Мы вернулись в свой лагерь на сухом мысу под соснами. Долго палили жаркий большой костер. Пока он прогорал, я нарубил огромную копну елового лапника. Когда присмирел в наступившей темноте костер, я отгреб потухающие угли далеко в сторону, подмел березовым веником прогретое костром место и разложил на нем лапник ровным толстым слоем... Накрылись единственным взятым с собою одеялом. Лежали лицами к небу, тесно друг к другу прижавшись. Великая тишина и тайна окружала нас в темноте. Изредка проходил по черным кронам ветер, да вдруг появились в невидимом облачном разрыве звезды, как напоминание о, давних уже, подмосковных ночах, повенчавших нас с Женей. Нежный и смолистый дух вместе с теплом исходил снизу сквозь лапник до самого утра.Ночью я несколько раз просыпался и испытывал прилив тревожного счастья, и крепче прижимал к себе Женечку, страшась, что стащит ее леший, угрюмо подсматривавший за нами из черных кустов...Мы заспались на свежем воздухе и на сбор вышли довольно поздно, так что к трем часам дня второе ведро у нас еще на четверть было неполным. Тут бы нам собраться да и двинуться обратно к лесовозной дороге, не торопясь. Но Женя взмолилась:
– Санька, здесь так хорошо! И времени еще – вагон, как говорят мои восьмиклассники. Доберем ведро, ладно?
Вышли в обратный путь в половине пятого, а в половине седьмого были уже на дороге. Но автобуса не оказалось ни в семь, ни позже. Темнело. Где-то далеко слышался заливистый звон мотоцикла. Он то захлебывался, то снова по-комариному ровно зудел в просторе. Наконец из-за поворота ярко засветила фара. Осадивший своего коня добрый молодец пояснил нам:
– Сегодня автобус прошел на Пено часа на два раньше расписания. По телеку Штирлица повторяют, вот шофер и поторопился. Вы идите до большака, здесь километров семь. Может быть, там еще какая машина на ваше счастье и проедет, здесь – полная безнадега.
До большака добрались уже в полной темноте. Черная стена леса справа будто бы растаяла, и в этом прогале угадывалось большое пустое пространство – озеро или поле, а за ним очень далеко светились огоньки какого-то селения... Глухая тишина и никакого намека на свет фар. Только изредка на большой высоте над нами проходили авиалайнеры. Холод осенней ночи уже основательно вгонял в дрожь, и разбирала досада за всю нелепость этой неожиданной робинзонады. Я достал топор и направился к лесу. Найти бы сухую полянку и можно было бы повторить комфортную ночевку на разогретой костром земле! Но сразу же за дорогой я влез в чавкающую хлябь и. сколько на пытался, так и не сумел отыскать в кромешной этой тьме прохода в лес. заколдованно черневший в десяти шагах.
– Сань, где ты там бродишь? – окликнула Женя. – Вот здесь отличное сухое место.
На мыске между большаком и лесовозной дорогой оказалась густая лиственная рощица – сплошная ольха да ракита, худшего топлива не придумаешь. Хоть бы какую елочку для растопки!.. Под нависающими ветвями отыскалась ровная сухая площадка. Натянули на себя всю наличную одежду. И улеглись, накрывшись полиэтиленовой пленкой. Я укрыл Женю в объятиях, как птенца, и мы забылись непрочным сном, постоянно ощущая холод, назойливо идущий снизу от земли и сверху через тонкий пластик...Но настоящая беда пришла заполночь. Ни с чем нельзя было спутать вкрадчивый шорох дождя. Дождь был не такой уж сильный, и лиственные кроны над нами еще с полчаса хранили нас, потом же накопленная ими вода потекла на пластик чуть ли не струями. Спасения от нее не было. Вода накапливалась в складках и, при попытках ее стряхнуть, вся оказывалась на одеяле... Дело принимало нешуточный оборот: и одеяло, и одежда – все уже вымокло до нитки. Спасти нас мог только большой жаркий костер. Стряхивая с пластика очередную порцию воды, я подумал: "Что если воспользоваться для растопки полиэтиленовыми пакетами от продуктов? Их же полно в рюкзаке. "Я вскочил на ноги, вытряхнул пластик и снова накрыл им Женю.
– Потерпи немножко, – сказал я ей. – Гарантирую через полчасика грандиозный костер.