Звездное вещество

С середины октября установилась морозная и бесснежная погода Почти до Нового года землю по ночам лишь слегка пудрило изморо­сью. Сухой морозный воздух теснил дыхание. Налетавший ветер взвихривал пылевые смерчи... Меня лихорадило всю осень. До завер­шения "Дебета" оставалось чуть больше полугода. И, если уж не брей-кивен на тарелочке с голубой каемочкой, то хотя бы четкое понима­ние, почему он не может быть достигнут на циркотроне, я должен был выложить на стол очередной Госкомиссии. На это и должен был вы­нести новый макет, рождавшийся на основе идей, вынесенных из бре­довой ночи в лесу под дождем.Когда я впервые выложил на суд "стаи" свою гипотезу о роли ге­лия в ходе реакции, молодые волки сперва восхищенно ахнули, а потом "понесли меня по кочкам". Гипотеза подвергалась такой напори­стой и основательной критике, что и мне бы в пору усомниться в ее правоте... Нет, я в своей правоте был уверен и мог бы в два счета за­вершить дискуссию четкой аргументацией. Но с точки зрения педагогики как раз следовало дать волчатам как следует потерзать жертву. И еще одна педагогическая заготовка родилась у меня еще в поезде "Москва-Осташков". Я теперь делал вид, что совершенно не представ­ляю, как нам устроить электромагнитную "тягу" для вывода ядер ге­лия. Пусть волчата тоже поточат зубки!.. Трех дней не прошло, как Гера Латников после "ведра кофе в общежитейской бытовке" вынес на утренний совет идею электромагнитного сепаратора альфа-частиц... Эскизы циркотрона с "тягой Латникова" ушли в мастерские, нам оставалось теперь только ждать.В это время Стаднюк и Селезнев что-то настойчиво просчитывали на большой институтской ЭВМ, не посвящая меня в свои замыслы. Похоже, у них образовался свой "айсберг", когда только одна десятая на виду. Приходя к Стаднюку в кабинет, я видел на столе для совеща­ний раскинутые "простыни" машинных распечаток. По косвенным данным, исходящим из "Аскольдовой могилы", было ясно что Селез­неву мало одной только инжекции водорода, и он принялся за модели­рование взаимодействия альфа-частиц с магнитным полем циркотро-не. У "стаи" появилось опасение, что здесь нас могут обойти. Молодые волки смотрели на Акелу с молчаливым вопросом...И я сосредоточился на выведенных в поезде диких уравнениях, вмещающих в себе полтора десятка переменных величин и совершенно необузданную многомерную статистику. В одном из ящиков "арабского скакуна" лежала у меня заветная тетрадь, в которой я на­чал систематизировать экспериментальный материал, надеясь в конце концов построить математическую модель циркотрона в целом, пото­му что моделировать в упрощенном виде отдельные эффекты, как это делает Адик, – мартышкин труд.В ту осень я мало засиживался по вечерам на работе. Шагал до­мой в сухих морозных сумерках и нес в себе весь безумно сложный, мир циркотрона и бывал очень счастлив, когда вот так, на ходу, вдруг об­наруживал удачный вариант свертывания матрицы или нежданное то­ждество двух блоков уравнения, приводившее хоть к какому-то упро­щению. Вообще я был очень счастлив в ту пору...Через много лет в такие же вот черные вечера, но без Жени, я пойму, что счастье свое я оценивал неточно, путая его с радостями творчества. В синем томике "Незабудок" Пришвина, в этом своем "Евангелии от Михаила", я наткнусь на такую пронзительную запись "Счастье у людей "выходит" иногда, а радость достигается..." Да, счастьем как раз было то, что выходило само собой, что являлось как бы приложением к творческому порыву. Вот я нажимаю кнопку дверною звонка. Щелкает замок, я вхожу, и два светловолосых кареглазых чуда повисают на моих плечах. Даша проводит по моей щеке рукой и говорит:

– Опять он стал за день колючим, Машка! Не станем целовать?

– Что поделаешь, милый, – смеется вышедшая к нам Женя. – Иди брейся.