Звездное вещество

– Нет, Сашка, нет! – Женя вскочила, обнаженная, чудесная, осед­лала мой живот и принялась небольно молотить кулаками мою грудь в приливе восторга. – Меня уже третий день мутит. А уж я теперь опыт­ная. Знаю, что все это означает, ур-р-ра!Я осторожно стащил ее с себя и положил рядом. Потом я поднялся на колени и так же бережно поцеловал ее животик, еще хранящий остатки крымского загара. Поцеловал там, где пять месяцев назад держал свою руку в болевой денек, когда выпал первый снег. Тихую, ясную свою радость я адресовал тому, что начинало, пока еще только на биохимическом языке, свой диалог с этим миром, таким обжигающе опасным и беспощадным, но и таким прекрасным, несмотря ни на что. Это было первое движение моего сердца навстречу Маше и Даше, то­гда еще неведомым и неназванным, но уже ехавшим на полных правах в комнате-трамвае навстречу солнцу.

Первый месяц было еще очень страшно обоим... Я просьпался по ночам от невнятной тревоги, вспоминал, отчего она, и мог успокоиться лишь согревая ладонью Женечкин живот. Весь свет, очарование и смысл происходящих с нею перемен заставляли меня порою недоумевать, как это мы осмеливались раньше называть любовью свои отношения, пока не было с нами этого, ежеминутной тревогой освященно­го? Я снова засыпал, и в предсонье мнилось мне, что это моя нежность и присутствие моей руки хранят от зла и покушения бесценную начавшуюся жизнь.

В мае Женя осмелела и успокоилась. Природа исправно свершала свою работу, и уж совсем некстати было досаждать ей своими тревогами. Женя начинала день посильной, но довольно смелой гимнастикой. Потом ехала в свою редакцию, а вечерами хвалилась мне, какую радость бытия испытывает она от осознания свой женской полноцен­ности. Говорила она это все же шепотом, будто страшилась спугнуть счастье неосторожным словом, но как же светилось ее лицо! В июне ей полагался отпуск, и у нее вдруг возникла идея:

– Давай махнем с тобой в Благовещенку! Ты ведь три года бабку Марию свою не видел. Стыдно. С моими родственниками ты уже хо­рошо знаком, пора и мне познакомиться с твоей родиной.

...Сошли с поезда на станции Велико-Анадоль, с которой десять лет назад я отправился в большую жизнь. К Благовещенке двинулись напрямик по полевой дороге. С одной стороны ослепительно цвел под­солнечник, заполненный пчелиным гулом, с другой – буйствовала ку­куруза. Политый ночным дождем и уже высохший чернозем хранил на себе хрусткую корочку. Повязанная от жаркого солнца платочком, кареглазая Женька с ее взглядом черкешенки, казалось мне, всегда принадлежала этим святым для меня местам... За бугром возникли верхушки терриконов, и полевая дорога привела нас прямо к Котовой балке, где по-прежнему жила своей праведной жизнью криничка, питая моих односельчан чистой прозрачной водой. Мы с Женей напились и дальше пошли по тропке через выгон, где Сашко когда-то носил на коромысле воду и мечтал о Будущем. И вот мы вошли во двор, и ба­бушка Мария, оторвавшись от кормления кур и щурясь, чтобы одо­леть незрячесть, сказала:

– Господи так то же Сашко с жинкою! Красулечка же какая! Здравствуй, моя голубонько! И ты, сокол, здравствуй!

...В этот месяц, случайно купив у леваков шиферу и выписав че­рез сельсовет материал для стропил, я заново перекрыл хату, радуясь добротной прочности ее стен, сложенных еще моим прадедом из пор-фиритового бута. И радостно наблюдал я дивное единение душ старой украинской крестьянки и молодой москвички – моих самых главных женщин на свете. Тайные страхи, что Женечке тяжко будет выносить жизнь в старой хате с земляными полами, оказались пустыми. Единст­венно только – в первый же день, как в Коктебеле год назад, мне при­шлось мешками носить с выгона голубую полынь. С доброго согласия бабушки Женя заменила ею старые домотканые половики. И сами эти половики, не знавшие стирки уже добрый десяток лет, мы с Женей сти­рали в озере, которое раньше носило название Третий доломитовый карьер. И вспоминалась нам другая стирка – в солнечный денек запо­лярного лета у водопада на Каре.Хоть и не те уже были силы у бабушки Марии, но по-прежнему буйствовала вокруг хаты разнообразная огородная зелень, а. в подза­пущенном саду наливались вишни и сливы, даже была и грядка ново­селки этих мест – клубники. А в кустах сильно разросшейся сирени еще стоял мой топчан, посеревший от осенних дождей. В ясную погоду мы с Женей спали на нем, ложась и поднимаясь вместе с солнышком. Ко­лесо звездного неба неспешно крутилось над нами вокруг Полярной звезды, и Женины познания в астрономии прирастали, приближаясь по насыщенности к моим собственным... Нам везло – снова с лицами, обращенными к звездам, принимали мы новую волнующую полосу своей любви и супружества...Женин день почти полностью уходил на помощь бабушке по хо­зяйству и на долгие душевные разговоры со старушкой в прохладной тени под стеной хаты. Как напрасны были мои опасения, что бабушка не найдет общего языка с городской невесткой!.. Еше в первые дни ба­бушка сказала мне: