Звездное вещество

"Должно же наконец что-то получиться, – подумал я, покидая ла­бораторию. – Сколько можно, одни неудачи!" Чтобы не спугнуть такими мыслями капризное счастье, неслышно поплевал за спиной у Ря-бинкина через левое плечо... Спускаясь по лестнице, все же чувствовал небольшую досаду. Можно ведь было бы и сегодня "'включиться", если поработать до упора. У Жени неприсутственный день, и дети при ней, и в кои-то веки удается вырваться из цеховой круговерти! И Рябинкин ради меня вышел во вторую смену... Ну, Женечка, тоже мне вдохнови­тельница, тоже мне муза электроники!

Выйдя из корпуса "науки", я попал в яркий золотой вечер бабье­го лета. Красное солнце висело над верхушками дальнего бора за речной излучиной. Сияли отраженным светом узкие бойницы старого "скопцовского" корпуса в конце аллеи.

Я вышел из проходной на широкую набережную. В сквере над речкой ярко пламенели клены и липы среди исчерна-зеленых елей. По асфальтовой дорожке, еще не видя меня, мчались наперегонки мои до­чери, а навстречу им, раскинув руки, бежала Женя, разгоряченная иг­рой, с разлетевшейся прической. Вот она присела и одновременно прижала к груди обеих, и все трое вдруг увидели, что я к ним подхожу, и пришли в большой восторг.

– Как дела? – спросила Женя, в ее распеве чувствовалась винова­тость.

– Как сажа бела, буркнул я, все еще досадуя на жену.

Даша звонко расхохоталась, а Маша, дергая мою правую руку, сказала очень строго:

– Папка, не глупей! Ведь белой сажи не бывает!

– Папа! Ну, почему сажа белая стала? Почему? – левую руку тер­зала Дашка. Сестра для нее никакой не авторитет. Подумаешь, не бы­вает! А вдруг да бывает?.. Все, что касается красок или цвета, волнует Дашку до глубины души. Вопреки запретам сестры, есть у нее даже свои слова, обозначающие оттенки цветов – "мясновый", "светолунный", "темносеребрянный". – Папа, ну почему сажа белая?

– Это оказалась не сажа, а зубной порошок.

Такой ответ сразу же всех устроил... Мы подошли ко входу на мост. Встали у начала перил слева и справа, каждая на своем тротуар­чике. По Дашкиной звонкой команде – "Раз, два, три!" – сорвались и побежали наперегонки через мост. Сейчас они добегут до конца и бу­дут так же азартно бежать обратно. Трудно от них оторвать взгляд. Две, если не совсем одинаковые, то до чертиков похожие рожицы. И два похожих, но таких разных характера. Они уже осознали свою фи­зическую одинаковость, их особенно привлекают игры и ситуации, выявляющие симметрию, подаренную им судьбой... Женя было вос­противилась их стремлению одеваться одинаково. Что, мол, за инку­батор такой? Но ничего у нее из этого не вышло. Сколько было рева, и вот – береты, пальто, панталоны и башмаки – все одинаковое. Добе­жали до конца моста, изготовились, замерли – и обратно... Женя на ходу поправила прическу. Ее взгляд задержался в моих зрачках, и губы дрогнули в воздушном поцелуе.

– Соскучилась я по тебе за день, муж мой! Извини, что оторвали тебя от установки. Взяла детей из сада, и все трое почувствовали, что невозможно нам без тебя... О, я тебе еще не говорила, вчера мне мак­лер на работу позвонил. Кажется, он нашел то, что нам нужно. "Рениш" 1911 года выпуска в превосходном состоянии. Продает про­фессор-медик. У него в семье музыкантов нет, изредка играли именитые гости, вроде бы, и сам Рихтер.

– Что же он вдруг стал продавать такой раритет?

– Нам какое дело? Едем в субботу смотреть. Надя побудет с деть­ми.

– Поедем, разумеется. Сколько за него просят?– Тысячу двести.– А современный "Рениш" стоит восемьсот. Существенно, Женя!

– Сравнил настоящий инструмент с лакированной дребезжалкой. Это же Машеньке на всю жизнь и внукам ее достанется... Ты видел, что с нею происходит, когда ее в саду подпускают к инструменту?– Женя, ты третью осень в одном и том же пальто, хоть бы и в "королевском". И сапоги в зиму надо бы помоднее. Я так хочу, чтобы ты была красивой! Нет, не то. Ты хороша в любой одежде, но хочется, чтобы ты была эффектной, что ли, вызывающе красивой.– И я не прочь, – засмеялась Женя, – но муж маловато зарабаты­вает. Он, знаете ли, пока не академик, хотя и мог бы уже им быть.

– А что ты скажешь, если он станет начальником цеха? Женя растерянно остановилась.

– Сашка, нет! Ты шутишь, Сашка?

– Нисколько. Матвеев в начале будущего года отбывает на пен­сию. В качестве замены называют только одну фамилию – Величко. А что? Тридцать три года – возраст Христа. Самое время восходить на Голгофу. Я не против. Тем более, что вознаграждается это неплохим окладом и солидной ежемесячной премией...

Мы стояли посреди моста. Посторонились, пропуская неспешно ехавшую автомашину. Женя взяла мои руки.