Звездное вещество

К Арбату нарочно двинулись пешком вдоль Москва-реки, мимо ночного Кремля, а дальше по Волхонке и Сивцеву Вражку. Шли молча, под впечатлением от спектакля. Талантливые актеры попытались представить трагедию века винегретом из горстки хлестких метафор, "смелых" полунамеков и откровенных лозунгов. Лик времени, века или судьбы, на который лишь тревожно и смутно намекал спектакль, был как-то отдален или отрешен от прожитого нами счастливого дня... И такими незначительными, вполне преодолимыми казались терзавшие меня с утра проблемы... Грезился где-то впереди, после полосы неудач, главный результат – выход наших с Пересветовым и Рябинкиным исследований на управляемый термояд. Сухая и теплая Женина ладонь была в моей руке, и я почувствовал ее одобрительное пожатие, будто бы она прочитала мои мысли.В коридоре коммунальной квартиры тускло горела одинокая лампочка. Женя открыла Надеждину дверь своим ключом. Двадцатилетняя Женина племянница Людмила недавно вышла замуж и жила со своим Виктором в большой комнате, предоставив матери бывшее Женино зашкафье в проходной комнатке. За дверью большой комнаты уже спали. Я первый устроился на тахте, прихватив со столика книгу. То был любимый Надин "Собор Парижской богоматери" с иллюстрациями Доре. Меня смаривал сон, и когда Женя в Надином халате пришла из душа, я вполне серьезно назвал ее Эсмеральдой, заставив расхохотаться. Женя присела на постель и, наклонясь, сказала:

– Вот как? Тебе подавай цыганку и никак иначе! То-то, значит, я гак люблю тебя все эти дни, а ты и не замечаешь. Теперь понятно, по­чему.

– И вчера любила?

– Утром, уезжая на работу, вообще сгорала. Вечером мчалась к тебе. И вдруг, чуть ли не в полночь, на перроне мои дети!

Я притянул Женю к себе, но она высвободилась и сказала совер­шенно серьезно:

– Сашка, положу между нами зонтик, имей в виду. Это же Надина вдовья постель. Как можно? Всему свое время и свое место, мой милый!

Женя легла рядом, я обнял ее. Спросил шепотом:

– Ты очень хочешь спать?– Ну да. Ты уже выспался и хочешь поболтать?– Еще бы, ты меня сразила – переводы стихов в "Иностранной литературе". Но почему африканцы?– Брался подхалтурить, зашибить деньгу кто-то из знаменитых, да не успел к сроку. А у них тематический выпуск. Вот я и выручила подругу. Помнишь, я весной все книжки об Африке читала? Вжива­лась. Хвалиться только тебе раньше времени не хотела, боялась удачу спугнуть. В журнале мои переводы понравились, взяли.– А почему бы тебе не собрать Снежину, раннюю и теперешнюю? Издать бы сборник. Недавно еду в электричке. Туристы поют твою песню. "Чьи слова?" – спрашиваю не без гордости. "Была, – говорят мне, – такая Женя Снежина. Теперь у нее другая фамилия. Детей наро­жала. Стало ей не до песен". Обидно.– Не обидно. На самом деле – нарожала. Откроюсь тебе, Санечка, "Машка – Дашка" это самая лучшая моя рифма. И не без твоей, заме­тим, помощи. Так что нечего жалеть... И еще одно мое "сочинение" не дает мне покоя. Это ты, мой миленький! Никак ты не получаешься у меня таким, каким я тебя задумала.

– Что же, я прохожу у тебя хореем? – спросил я, немножко оби­девшись. – Или, как Вассисуалий Лоханкин, пятистопным ямбом?– Да что ты, – рассмеялась Женя, – даже и верлибром, свободным стихом, ты у меня не получаешься, дружочек!

– Вот так новости. И ты всегда ко мне так относилась, Женька?

– Нет, почему же. В первые наши недели ты мне казался таким глубоким и цельным. Ты учил меня понимать звездное небо, и ты был мой капитан. Будь ты таким, я бы тебя до веку любила безоглядно, по-бабьи. И вдруг ты мне открылся совсем другим... Помнишь, когда мы солнечной ночью к Каре вышли, и ты меня из ладоней ледяной кар­ской водой поил? Мои-то были смазаны антикомарином. Шутку при­думал, называлась "Танталовы муки". Едва я губами воды касалась, ты раскрывал ладони. Смеясь вместе с тобой, я слизывала врду с твоих рук. Ты и не догадывался, что это мое признание в любви. Я руки твои целовала и думала: "Это мой капитан! Если он даже предаст меня, я также стану благословлять его любя!" Но в тот же день мне открылось вдруг: "Разве настоящий капитан позволил бы себе шутить, понимая, как сильно я хочу пить?" Так мне открылось, что ты всего лишь маль­чишка, и мне еще предстоит сделать тебя мужчиной, а потом уж титу­ловать своим капитаном. Вот так, Санечка!

Я не захотел признаться, что Женя сказала обо мне горькую правду. Я упрямо твердил, что это только красивая метафора, не больше...