Звездные Раны

– Не может быть! Электронику не обманешь, она бесчувственная! Она же записала рост радиации в скважине! До полутора тысяч рентген! – искал в памяти компьютера данные, тыкал пальцем в экран. – Вот же! Ну что? Каждый подъем трубы с керном зафиксирован! Полный радиационный контроль! И вот, зашкалило даже! Это на песке… Не я же все это придумал!..

Зимогор вернулся в избушку и с порога увидел, что впечатлительный поэт Ячменный лежит со сложенными на груди руками и открытыми неподвижными глазами – точно покойник.

– Рано умирать собрался, – пробурчал Олег. – Ты сначала в тюрьме насидишься, ущерб выплатишь за счет гонорара, если хватит, а я тебе лично язык отрежу, чтобы в следующий раз не врал и не вводил в заблуждение. А я ведь почти поверил, что керн подменили!..

– Вы спрашивали, что со мной происходит, – словно умирающий лебедь, приподнял он голову. – Там, в кедровнике… У меня страшнее, Олег Павлович.

– Что – страшнее?

– То, что со мной происходит! Если бы только стихи!.. Творится невероятное!

– Вставай, пошли на буровую! Тебе вообще пить нельзя!

– Да не в том дело! Не в том!.. Я же воспитывался сначала в Доме ребенка, потом в детский попал, на Украину, – продолжал Ячменный. – Я же подкидыш, Олег Павлович! Люди меня в поезде нашли, «Киев – Москва»… А что я вам про морошку рассказывал?! Про рыжики?! Откуда это?.. Блины с грибами помню, деревню свою помню – Мардасово, не так далеко от Вологды… И матушку помню… И фамилия моя не Ячменный. Это в Доме ребенка дали, по фамилии проводника, который сдавал… Рыжов фамилия настоящая! Олег Павлович, у меня что, крыша поехала? Я не мог этого знать! Не должен!

Зимогору стало не по себе: начальник партии не бредил, говорил осознанно и горько, делая небольшие паузы, словно собираясь с духом.

– Я все вспомнил, Олег Павлович! Матушку азербайджанцы подпоили! Она от своего мужа, то есть от моего отца сбежала, с бригадой шабашников… Она влюбилась в одного… А эти сволочи подпоили – матушка была простая и доверчивая… С собой взяли на какую-то стройку. Шабашить поехали на Украину. А я потерялся по дороге, выбрался из вагона на станции и остался… Матушка сейчас в Элисте живет.

– Ты успокойся, – посоветовал Зимогор, чувствуя неприятный озноб от слов начальника партии. – Можешь поспать, это пройдет. Переутомление, вот и разыгрались фантазии…

– Это не фантазии, Олег Палыч… Мне женщина сказала – у тебя пробудится память.

– Какая женщина?

– Ну та, цыганка, которая отстегнула меня от колеса и увела… Она спросила, какое у меня есть желание, самое сокровенное. И знаете, когда тебя так спрашивает полуобнаженная женщина, да еще и ласкает при этом, у мужика должно быть одно желание… А я сказал, что хочу узнать, где я родился, откуда я… Она говорит, хорошо, пройдет немного времени и ты все вспомнишь. И я вспомнил… А вы – ничего не происходит!

– Не знаю, как в отношении истории с матушкой, но историю, как подменили керн, ты придумал, – отвернувшись, сказал Зимогор, по-прежнему испытывая к нему зависть при одном упоминании о празднике Радения. – То есть собрался доказывать то, чего не было, да? Хороший прием, продуманный.

– Не верите?! Что керн подменили – не верите?!

– Я проверил: в керновых ящиках радиоактивного материала никогда не лежало. Так что передо мной не валяй дурака, не прикидывайся. Ты поэт! И научился сочинять.

– Это я прикидываюсь?! – завращал он глазами. – Если бы прикидывался!.. Лучше б зубы выросли. Или рога… И беда, что не фантазии! Реальность! Натуральная! Я же все очень четко осознаю, помню и понимаю!.. Ну-ка откройте вон тот ящик!

– Твои стихи я уже видел! И завещание получил!

– К черту стихи! Открывайте!

– Зачем? Лежи! Проспишься – откроем…

Ячменный вскочил, откинул крышку вьючника.

– Я должен признаться… Чтоб вы поверили. Я ничего не фантазирую! И с керном, и с женщиной, и с матушкой… Нате вот, смотрите! Я вру! Ввожу в заблуждение! Язык мне отрежете!.. Смотрите!

Он вытряхнул на колени коробку из-под чая, разворошил беспорядочный ком рыболовных снастей и достал туго набитый запаянный пластиковый мешочек, похожий на палец от медицинской перчатки, бросил на стол перед Зимогором.

Мешочек стукнул по столешнице, словно внутри лежал тяжелый молоток.

Зимогор взвесил его в руке, не спеша разрезал и высыпал на ладонь содержимое – тяжелый иссиня-черный крупнозернистый песок. Объем в половину спичечного коробка весил граммов триста…

Ничего более весомого держать в руках не приходилось…

– Смотрите! – не без удовольствия сказал Ячменный. – Опять скажете – придумал? Или, может, я сам сделал этот песок? Тогда скажите, из чего, если он раз в восемь тяжелее золота! В таблице Менделеева подобного сверхтяжелого металла нет! Если это не веский аргумент, тогда не знаю! Тогда вы просто не геолог и не честный человек!

Зимогор щупал, разгребал, ворошил пальцем крупицы неведомого металла, напоминавшего старинный дымный порох, и ощущал легкое жжение ладони. Он не страдал радиофобией, однако придвинул блюдце и ссыпал песок – на коже осталось золотистое, словно от солнечного загара, пятно.