По краям участка маскировка была уложена на землю и прибита колышками, где-то сеть поднималась и существовали проходы, однако искать их не хотелось, и Зимогор пошел напрямую, прорезал собственный лаз и оказался наконец под чистым небом. Кедровник в котловине напоминал темно-зеленое пенное озеро, взволнованное штормом и застывшее. Его манило в глубину, в пучину, однако он шел и мысленно сопротивлялся всему, что не укладывалось в сознании, что выбивалось из логики и реальности. Он готов был сейчас приковать себя к дереву, как Ячменный приковывался, чтобы не уйти с хороводом, а ноги тащили дальше и дальше.
Ступени ракет действительно ни разу не упали сюда за все полгода. И не случись этой аварии, подброшенного спирта и, главное, подмененного керна, можно было бы считать Мамонта хорошим разведчиком и все-таки прохиндеем. Каким уж образом – неизвестно, однако узнал, что в Манорайской котловине намереваются строить президентскую резиденцию и, естественно, в связи с этим выносят Байконуру вердикт – чтобы ни одной трубы не упало! Воспользовавшись этой информацией, изобразил себя перед Зимогором всесильным и ясновидящим. Кажется, подобным способом действовал кот в сапогах, дабы поразить воображение короля своим богатством.
Но странная по характеру авария и предшествующие ей события все ставили с ног на голову.
И если бы не этот праздник Радения, на который его приглашала Лаксана!
Зимогор спустился вдоль замаскированного трубопровода к речке, взбухшей после дождей, перескочил ее по камням и вошел в лес. Возле кедра стояло с десяток удочек, а в пакете на суку еще шевелились живые хариусы. Он покричал Ячменного, прошел взад-вперед и внезапно увидел под ногами ползущего малахитового жука. Сначала не поверил глазам, подумал, зеленый камешек катится, случайно стронутый с места: потрясали размеры – больше спичечного коробка…
Взгляд незримого существа стал более явственным и проницательным. Не зная почему, он вдруг поступил по-детски, когда необъяснимый страх толкает к примитивному убийству: схватил камень и с омерзением разбил жука в лепешку. И лишь тогда пожалел, отметив бессмысленность действия…
Начальник партии бродил в зарослях кипрея и собирал какие-то ягоды в пластиковый пакет. Вероятно, для него, который наблюдал рост этой травы с самой весны, не было никаких проблем с пространством, и к необычным величинам он давно привык, поскольку спокойно рвал костянику, больше напоминающую виноград, и сыпал в сумку.
– Ты кого кричишь? – спросил он, не отрываясь от занятия. Зимогор стряхнул остатки неприятных ощущений, как стряхивают сон, и подошел к Ячменному.
– Тебя, – соврал он. – Кого же еще?
– Здесь такое эхо – не поймешь…
– Ты что здесь делаешь?
– Как что? Ягоду собираю, на варенье, – объяснил тот, словно они были дачниками, и болезненно поморщился, трогая голову. – Получается как морошковое по вкусу.
– У тебя со здоровьем все в порядке? – озираясь, спросил Олег. – Отклонений не замечал?
Ячменный оказался в неожиданно добром расположении духа, словно собирание ягод, древнее это занятие, настолько отвлекло, что он забыл обо всем и не услышал тревожных вопросов.
– Конечно, никакого сравнения! – сказал он и засмеялся, снова хватаясь за голову. – У нас в Вологодской области у народа от двух вещей глаза загораются: от морошки и рыжиков. Если на зиму по кадушке не запас того и другого, да будь у тебя хоть три амбара хлеба, все равно год голодный. Просто люди с ума сходят! Это как архангелогородцы от трески своей или хохлы от сала! Но здесь сейчас ягоду не берут. Привыкли, что на голову ступени валятся и все отравлено. А они с весны не падали, значит, ягода выросла чистая, без химии. Да ее по вкусу видно! Попробуй? Конечно, не вологодская морошка, но похожа…
– А у тебя зубы не растут? – поинтересовался Олег, между делом пробуя костянику.
– Зубы? Нет, остатки постепенно выдираю. Как год, так одного нет… А ты пробовал варенье из морошки? Или паренную в русской печи?!
– Вообще что-нибудь с тобой происходит? В данный момент?
– Ничего! А что должно происходить? – Он насторожился. – Голова побаливает, а так ничего… Нет, понятно, еще душа болит, такую аварию засадили, станок уделали…
– Станок остался цел и невредим. Постоял и отошел… Черт-те что!
– Это уже с ним бывало, – отмахнулся начальник партии. – Из него такой дым валил, думали, погорело все к чертовой матери!.. И вот, помню, матушка трубу закроет, чуть выстудит печь и ставит. Я хожу и нюхаю – запах! Вернее, лежу и нюхаю, потому что еще не ходил. И жду! Матушка достанет горшок, откроет, а у меня уж и терпения нет, на слюну исхожу. Посадит за стол, своей старой косынкой подвяжет, и не поверите – целую миску с горкой уплету!
– Ну ты и слон, Ячменный! – восхитился Зимогор.
– Почему слон-то? Да вы бы только раз попробовали!
– Со всеми что-то происходит, с тобой – ничего! Ты что, такой толстокожий, бесчувственный? Но ты же плакал и молился, когда приковал себя к вагончику!