Звездные Раны

– И она там живет? – чего-то испугалась мать.

– Ну, где-то там, не знаю…

– Ой, Олежка, боюсь я за тебя! Только глупость новую не сотвори, ладно? А вообще привези ее, покажи…

– Нет, мам, вряд ли. Не знаю, увижу ли еще… Вот ты медик, объясни мне: возможно, чтобы человек вспомнил свою прошлую жизнь? Вернее, мы что, действительно живем несколько раз?

– Как тебе сказать?.. Вот ты упомянул Алтай, а в груди у меня так защемило. Помню, что-то отец твой рассказывал. То ли бывал там, то ли еще что… Но знакомо. Мне почему-то не верится, чтобы такое сложное и высокоорганизованное существо умирало вместе с физической смертью. Медицина говорит одно, а думается другое…

– Спасибо, мам, я поехал. Тебе нравится мой конь?

Домой он вернулся в сумерках, ничего особенного не заметил во дворе, поставил машину и только вошел в квартиру, как тут же за спиной раздался звонок. Зимогор включил свет и открыл дверь: на пороге стоял Иван Крутой, поигрывал ключами – значит, сам был за рулем. Сразу же прострелила злорадная мысль: опомнился, отошел и приехал возвращать в кресло главного геолога! Иначе чего бы потащился на квартиру через полгорода, если никогда здесь не был, да и быть не мог: не царское это дело – ходить по избам холопов…

– Ты где это машину взял? – Тон вроде бы звучал по-отечески. – Подкатил как барон и даже меня не заметил!

– Темновато было, – сдержанно проронил Зимогор. – Проходите!

Аквилонов прикрыл за собой дверь, сел на шкафчик для обуви, глянул исподлобья.

– Ты эту папку… зачем Ангелу показывал? Я же предупредил тебя!

Олег на мгновение даже растерялся от резкого перехода.

– Я никому не показывал… И какие могут быть секреты от Ангела?

– Не твое собачье дело! Так показывал или нет?!

– Да ничего я не показывал! – уже возмутился он.

– Врешь!.. Откуда Ангелу стало известно об этих документах?

– Не имею представления! Я его даже не видел!

Иван Крутой уже не слышал его, рычал, как накатывающийся гром.

– Со мной вздумал поиграть? В двойную игру? Ласковое теля двух маток сосет?.. Да ты еще… сопля зеленая тягаться со мной! Игрок!

И тут внезапно Зимогор понял и необычное поведение Аквилонова, и его этот приезд на квартиру, и резкую смену настроений: утомился Иван Крутой, не выдержал ритма и нравов рыночной жизни. Взял вес, но сил нет зафиксировать и удержать. Кто-то оказался хитрее, изворотливее, могущественнее и нанес ему рану, возможно, в спину ударил. И теперь этот раненый царь в пылу предсмертной ярости и гнева бросился давить свою челядь.

– Продал меня! – ревела гроза в прихожей. – За драную «девятку» подставил? Что ж так дешево?! Поторговался бы! Но я все равно покорю Манорайскую впадину! Сам все сделаю! Ты понял меня, сынок?! Я тебя научу свободу любить!

Ему чудились измена и предательство. У него была потребность унижать, чтобы возвыситься самому. Для этого перед царями добровольно гнули спины…

– Не смейте орать на меня! – взорвался Зимогор. – Не надо орать на меня в моем доме!

Аквилонов медленно встал и будто черная туча уплыл за дверь, как за горизонт.

Сколько же силы, мужества и мудрости потребовалось ему, чтобы спустя полгода позвать к себе «отступника и изменника», по сути, признать его правоту и послать в Горный Алтай на разбор обстоятельств аварии. Не повезло только дубовой линейке, разбитой в щепки о стол…

– Сволочи! Всем головы поотрываю! Начальника партии – под суд! Старшего мастера – под суд!

Он почти торжествовал победу, почти покорил Манорайскую котловину. Ежедневно требовал информацию с Горного Алтая или сам связывался по радио и сам выслушивал доклад начальника партии…

Оставалось добурить четырнадцать метров – неделя работы! Тут бревно бы под руки попало – изломал…

Потом взял себя в руки, видимо, вспомнив, что перед ним тот человек, который советовал не соваться на Алтай. И попросил чуть обиженно:

– Сделай доброе дело, узнай, в чем дело там… Ты же в курсе… Только успей до приезда Ангела. Иначе после него уже ничего не сделать…

После беседы с бурильщиком Гнутым Зимогора охватило чувство, будто кто-то незримый все время смотрит ему в спину, и это вызывало желание оглянуться. Он не страдал радиофобией, прекрасно разбираясь, при каких условиях и когда радиация опасна для жизни, даже если ее фон не очень высок, однако помимо воли ему начинало чудиться, что этот незримый взгляд и есть проявление некой активности среды, будь она радиационной или энергетической, как говорил Аквилонов. И теперь он машинально искал подтверждений своему чувству: вдруг заметил, что трава на альпийском лугу необычно ярко-зеленая, а та, что уже прихвачена желтизной, – ядовито-желтая, как гриб-поганка. Да и лишайники на камнях странного цвета – от изумрудного до густо-бордового, словно стеклышки из калейдоскопа.

И очистившееся от туч небо сквозь сеть казалось странно фиолетовым…

Он побродил под навесом, спрашивая начальника партии, затем сходил в его избушку к останцу, покрутился по участку еще четверть часа, прежде чем солдатик из охраны не подсказал, что Ячменный ушел под гору к речке и назад не поднимался.