– Да нет, и со мной происходит, – как-то неохотно признался Ячменный. – У меня что-то с головой и во рту сухо… Слушайте, а вы блины с рыжиками ели? У нас в Мардасово это фирменное блюдо. Рыжики отваривают в сливках, ну, тоже в русской печи, потому они получаются… Ну, это рыжики со сливками! Не с чем сравнить! И вот пекут блины, мечут на стол, а ты берешь его, сворачиваешь руками и в рот. Представляешь, деревянной ложкой черпаешь рыжики со сливками и – в рот! И жуешь!
– Ты поэт, – сдержанно сказал Олег. – Жалко, проживешь недолго.
Ячменный замер, готовый соврать, увильнуть, скрыть истину, но вдруг передумал.
– Да, нетрудно догадаться… Действительно, я давно пишу стихи, – радостно и восхищенно признался он. – А как сюда приехал – посыпалось, как из рога изобилия. Не знаю, что и откуда берется! Словно кто-то на ухо шепчет строчки… Я потом почитаю! Четыреста тридцать стихов написал за каких-то полгода! И каких!.. Это целый большой сборник! И все в русских традициях поэзии! Не считайте меня за… болтуна, но скоро обо мне узнает весь мир. Потому что я – продолжатель этих традиций!
– И так же плохо кончишь!
– Возможно, – бездумно пожал плечами начальник партии. – Пушкина убили на дуэли, Есенина убили и потом засунули в петлю. Николая Рубцова вообще задушила женщина… Редко кто перешагнул барьер тридцати семи лет.
– Тебе такие страсти не грозят, – заверил Зимогор. – Ты умрешь вполне современно, банально и очень скоро. Так что и до тридцати трех не дотянешь.
– Не каркайте, Олег Палыч. Мой талант в самом расцвете! И впереди – прекрасное будущее. Так что мне не страшны ни завтрашние разборки с начальством, ни тюрьма.
– А как насчет радиационной болезни? Белокровия?
Ячменный отшатнулся, сверкнул глазами.
– Не надо так шутить. Можно и по роже схлопотать!
– Лучше на дуэль вызови!
– Предупреждаю, Олег Палыч! – Он стиснул зубы. – Никому не позволю смеяться!
Зимогор неожиданно пришел в ярость, пнул пакет с ягодой в руках Ячменного.
– Ты же дозу схватил! – заорал он. – Ты схватил смертельную дозу радиации! Ты голыми руками таскал чистый уран!
Тот выронил пакет с костяникой, попятился, но трава, напоминающая плотно растущий бамбук, не давала пройти.
– Когда?.. Почему я дозу?.. Какой уран? Откуда?
– Видел песок? Черный тяжелый песок? Который подняли в последний раз из забоя скважины?
– Нет, не видел!
– Странный ты тип! Ничего он не видит и не слышит!
– Не знаю я никакого песка! – возмутился начальник партии. – Не знаю!
– Как это не знаешь? – наступал Зимогор. – А кто его в бутылку из-под фанты ссыпал? Руками?!
– Я ссыпал! Ну и что? Ссыпал и положил в керновый ящик!
– Это уранит! Или другое радиоактивное вещество, но фон от него, как в реакторе Чернобыля. Такого содержания в природе не бывает! Ты понял?
– Ну, понял… У нас радиометров нет! Как определить? Я же не таракан, не могу видеть радиации!.. Неужели, правда? А я думаю, отчего голова болит? И сухость во рту…
– Сколько было песка?
– Не взвешивал… Килограммов сорок – пятьдесят.
– И весь пропал?
Начальник партии отчего-то стал божиться.
– Весь! До капли! Ни песчинки не осталось! Кто бы знал? Мы думать не думали! Спросите у мужиков!
– При такой концентрации и из такого количества можно сделать ядерную бомбу! Ты это понимаешь? – Олег встряхнул и бросил Ячменного. – Где песок?
– Да откуда я знаю? Керн подменили!
– Врешь! Был радиоактивный песок. Где?
Тот несколько пришел в себя, поднял пакет с ягодами.
– Вот вы и ищите – где… И как, интересно, определили? Что радиация?
– Буровой компьютер фиксировал радиационный фон… Гнутый сегодня обнаружил.
– И большая доза?
– Не просто большая… Тысяча пятьсот пятьдесят рентген в час!
– Тогда я был бы уже труп, – уверенно сказал начальник партии, осмотрел руки. – А у меня никаких признаков, все-таки уже пять дней прошло. Только что-то с головой, и подташнивает… Ага, вот почему в партии изъяли радиометры! Даже внимания не обратил, велели сдать… Где можно достать хотя бы дозиметр?
– Сейчас чуть ли не в любом магазине! Но раньше надо было думать.
– Затылок раскалывается… Ноги ватные.
– Но еще соображаешь? – Зимогор притянул его к себе. – Слушай меня, Ячменный. Не знаю, будешь ли ты жить, узнает о тебе мир или нет, но о радиации пока нужно молчать. Ты меня понял? Проверим сначала. И вообще, случилась авария и больше ничего. На почве пьянки!
– А поверят? – Ячменный выглядел бледным, губы подернулись синевой.
– Куда они денутся!.. Эй, что это с тобой?
Начальник партии покачнулся, схватился за Зимогора.
– Слабость… Качает. Что у меня сегодня с головой? Никогда не болела, даже с похмелья…
– Пошли домой! – скомандовал тот. – Не хватало тебя еще на горбу тащить!
Через полтора часа Ячменный уже лежал пластом в своей избушке. Санинструктор из отделения охраны измерил температуру, посмотрел язык, веки – больше ничего не знал. Вроде бы все находилось в норме, кроме бледности лица и трясущихся рук.
– Сухость во рту есть? – спросил он.
– Есть, – просипел больной.
– Постоянная жажда мучает?
– Не то слово…
Санинструктор обернулся к Зимогору, развел руками: