После того как Зимогора стошнило, кажется, стало легче, но, выйдя на сушу, он вновь ощутил бесконечный крен земли. Правда, открылся слух.
– Мне тоже досталось, Олег Палыч! – оправдывался топограф, норовя подставить плечо. – Под дых саданули, думал – не встану!.. Едва потом отдышался! Кажется, ребра треснули, в грудной клетке…
Он попросту прикинулся мертвым и отлежался, чтоб больше не трогали.
Возможно, и правильно сделал…
Добравшись до машины, Олег сел за руль: местные бандюги ничего не тронули, не испортили, двигатель завелся сразу. Он не выбирал направления, а поехал дальше, по броду через реку и по лесистому распадку – куда тянула дорога. Однако катиться на колесах по вздыбленной и тряской земле оказалось еще труднее, чем идти. Каждая выбоина на дороге отдавалась болью в затылке, и ком тошноты плавал у самого горла. Он стискивал зубы и газовал, поскольку чудилось, будто все время едет в гору. А топограф не затыкался:
– До первого поста ГАИ! Или до деревни! Позвоним в милицию! Я их хорошо рассмотрел и запомнил. Найдут! Это же вооруженный разбой! За это полагается лет десять!..
Зимогор не знал, куда выведет этот проселок, а «штурман» был занят не дорогой, а предстоящей местью; впрочем, сейчас было и не важно, главное, уехать от этого места, найти людей, ближайшее жилье, чтоб отлежаться. У него уже было сотрясение мозга, перед первой свадьбой, когда в одночасье решили с невестой в зимние каникулы сгонять на Красноярские Столбы. Тогда он сорвался на Перьях, на глазах будущей жены улетел на сорок метров вниз и не разбился насмерть, поскольку угодил в двухметровый сугроб. Могло бы вообще ничего не случиться, не будь накануне сильной оттепели: удар о твердый наст под снегом, кроме всего, «усадил» еще и шейные позвонки, иногда напоминающие о себе перед непогодой. А не очень сдержанный на диагнозы доктор сказал, к старости вообще замкнет шею…
Зимогор знал, что сотрясение мозга лечится покоем и ничем больше…
Он впервые за тридцать пять лет получил по башке из-за женщины – тогда он считал, что мусорщик нанял местных бандитов, чтобы отомстить за свою жену и ветвистые рога на собственной голове. Все его доводы относительно Манораи Зимогор всерьез не воспринимал. У него никогда не было конкурентов, и все девушки, начиная со школы и самой скромной дружбы и кончая экспедицией, всегда оказывались свободными.
Никогда не существовало причин устраивать турниры, и потому сейчас, наперекор всему, несмотря на дикую боль при тряске, он чувствовал некое обновление и даже азарт. В тридцать пять, а вернее, еще раньше, Олег ощутил тоску по юности и уже несколько лет жил с чувством безвозвратно утраченного. Иногда он, словно старик, оставаясь в одиночестве, начинал кряхтеть, пить водку и думать горестно, предрешенно, будто умирать готовился. Казалось, в жизни уже не может ничего случиться такого, что заставит его вновь карабкаться на Перья Красноярских Столбов, дурачиться и быть самим собой.
И вот случилось: слуховые галлюцинации в Манорайской впадине обратились в реальную женщину Лаксану, за которую в удовольствие схлопотать по башке и наплевать, кто она, чья жена и как жила до этой встречи…
Только бы отлежаться дня три-четыре…
– Хотели создать правовое государство, а создали беспредел! – бухтел топограф, предусмотрительно севший на заднее сиденье. – Бандитизм дошел до такой глуши!.. Какие на хрен законы?! Дикий Запад сделали из России. И оружие отобрали! Небось сам Аквилонов ходит с маузером, а тут драного ружья не положено!.. Все, я больше ни в одну экспедицию не поеду без пистолета. Приеду и скажу!.. Не знаю, как вы тут будете работать?
Скоро земля пошла под уклон, и Олег давил на тормоза: машина неслась с горы, и приземистые ели на обочинах мелькали, сливаясь в зеленое марево. Он опасался не вписаться в поворот, считал толчки огненной боли в затылке и километры на спидометре. Нудный голос напарника становился ненавистным.
– Уволю, – еще раз пообещал он. – За одиннадцать секунд… Лучше заткнись.
Как спасение из-за очередного поворота выплыла горно-алтайская деревушка, вытянутая вдоль дороги. В огородах еще лежал снег, по канавам бежали ручьи, и над тесовыми крышами отчего-то поднимались столбы пара. Олег остановил машину возле дома, во дворе которого бородатый мужик колол лед, – больше ни души не было по всей улице, если не считать пуховых полуоблезлых коз, пасущихся на вытаявших лужайках.
– Телефон! – засуетился топограф. – Я на телефон! Чтоб по горячим следам!
– Сидеть, – тихо приказал Зимогор, поскольку даже от движения челюстями разрывало затылок.
– Как же, Олег Палыч! – возмутился тот. – На нас напали! При исполнении!..
Вслепую, наугад, он схватил напарника за нос, сдавил пальцами и потянул книзу: это было сделать легче, чем говорить…
– Понял! – прогундел топограф. – Отпусти…
Зимогор вывалился из машины, сделал два шага и упал грудью на изгородь. Мужик вонзил пешню в землю, со стоическим спокойствием осмотрел обоих, после чего растворил калитку, словно ждал гостей давно.
– Заходите.
– Мне бы отлежаться, – сразу сказал Олег. – Заболел…