Звездный час. Повесть о Серго Орджоникидзе

Ответить должен Шестнадцатый съезд партии. Он открывается двадцать шестого июня тысяча девятьсот тридцатого года в Большом театре. Второго июля с отчетным докладом ЦКК — РКИ выступает Серго. Обращаясь к собравшимся, он время от времени поглядывает на длинный, во всю сцену, стол, за которым сидят крупнейшие люди страны, мозг ее. Там десять лет назад, рядом с тобой, сидел Ильич. Вон туда он ступал, произнося: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация…» Как тепло было в этом насквозь простывшем тогда зале! А теперь… Душновато. Спасибо, что боржом наготове — со льда, бутылка вспотела. Нет, не в июльской жаре причина. Что московская жара кавказцу? Просто тогда ты был, как говорят военные, надежно прикрыт Ильичем, а теперь с тебя первый спрос. Верно, поэтому доклад его — жесточайшая критика хозяйственников.

Суровый ни вид, но, в сущности, сердечнейший, отзывчивый и доступный. Человечный и в малом и в большом, скромный. Хотя иногда вспыльчивость его перерастает в резкость, даже в несправедливость, он скоро отходит и не стыдится публично попросить прощения у напрасно обиженного. Но сейчас…

— Работа на заводах здесь шла с какой-то преступной медлительностью… Продолжительность постройки аналогичных судов на германских верфях — десять — двенадцать месяцев вместо наших двадцати шести — пятидесяти пяти месяцев… Спрашивается, почему германские рабочие должны работать лучше на капиталистов Германии, чем паши рабочие на наших заводах, строя свои пароходы?..

— Ввозим громадное количество хлопка, и в этом году из-за того, что мы не могли ввезти того количества, которое нам необходимо, мы должны остановить наши фабрики… Мы должны принять все меры и как можно скорее расширить посевы…

— Вы знаете, с какой лихорадочной быстротой мы строим наши тракторные заводы, вы знаете, с каким невероятным напряжением мы строим наши автомобильные заводы, вы знаете, какое количество нефти они потребуют. Все дело, товарищи, в том, чтобы решения нашей партии и нашего правительства проводились как следует. А насколько они плохо проводятся, я об этом буду говорить…

И говорит с той пламенной, возвышенной одухотворенностью, перед силой и красотой которой хочется преклониться. Старается довести истину не только до разума, но и до сердца слушающих. Все — для родного дола, все отдай для него, умри но сделай. Не зря и не случайно люди разных темпераментов и уровней, переглядываясь, говорят одно и то же: «Кроет крепко, но справедливо». Не просто критикует — показывает пути исправления, верит в возможность лучшего. Критикует, не злорадствуя, не красуясь и возвышаясь, а страдая. Гордится и негодует, надеется и сетует, ликует и скорбит. Его страстная увлеченность, уверенность в будущем внушает желание работать. Он как бы сообщает тебе заряд молодости и силы, поднимает тебя. Всем обликом, всем существом олицетворяет непреходящую юность, достающуюся в награду лишь тем, кто согрет и высвечен великой идеей:

— Убежден, если перед нашими рабочими поставить вопрос, отдавать ли заказ, который мы можем сами выполнить, за границу или оставить у нас, то любой рабочий скажет: ни в коем случае его за границу не отдавать, а сделать здесь, на наших заводах… Почему, например, железные конструкции мы должны ввозить из-за границы? Разве мы не можем их делать? А сколько надо было драться, чтобы заставить отказаться от ввоза их! То же самое с прокатным оборудованием и блюмингами…

— Громадный орудийный завод, построенный во время войны Виккерсом, в самом удручающем и возмутительном положении. Ящики с импортными станками свалены почему-то даже не на пол, а на те дорогие и редкие станки, которые уже установлены. Между тем, на мощном оборудовании этого завода можно и должно делать весьма ценные предметы, которые мы импортируем, прокатный станы, аппаратуру для химических заводов, коленчатые валы для дизелей и лесопильных рам, весьма ответственный бурильный инструмент для нефтяной промышленности и крупные карусельные станки…

— Месяц назад я был в Ленинграде и вместе с товарищем Кировым пошел на Металлический завод имени Сталина. Секретарь ячейки этого завода товарищ Семичкин обращается ко мне и товарищу Кирову с заявлением, что если мы ему поможем, то завод может производить гораздо больше турбин, чем сейчас. Для этого потребуется лишь выбросить оттуда производство мелких турбин и перевести завод на постройку турбин только двух мощностей — двадцать четыре тысячи киловатт и пятьдесят тысяч киловатт (эти турбины гораздо больше нам нужны). И такая сравнительно маленькая рационализация даст колоссальнейший эффект. — Отрываясь от текста доклада, говоря по памяти, «от себя», Серго замечал, что Куйбышев за столом президиума слушал с таким же интересом, как все, но по-особому внимательно, будто боясь шевельнуться…

Узнавая с трибуны работников ВСНХ, видел по выражениям их лиц, что они обескуражены, а то и подавлены. Жаль. Конечно, правдивое слово и железо пробивает, но до чего же горько, тяжко, страшно брать на себя роль пробойника! А что поделаешь? Надо.