Звездолет с перебитым крылом

— Мне кажется, лучше не задерживаться, — сказал Лютер.

И в голосе его я не услышал пренебрежения к грунту.

Дальше. Я отметил, что следы у Ярослава изменились — в них тоже исчезло пренебрежение к грунту.

— Смотри! — Лютер запнулся и остановился. — Ничего себе лапша…

Лес поменялся, причем поменялся разом, вдруг. До этого мы продвигались по просторному сосновому бору, где деревья были ровны и высоки и выступали из тумана, точно колонны одной толщины и роста, наверное, это и называлось мачтовым лесом, и этот лес сломался. Сосны за несколько шагов измельчали и выродились, на коре вылупились плешивые шишковидные наросты, деревья перестали тянуться вверх и стали растопыриваться в стороны, стволы скручивались в спирали, отгнивали уродливыми черными культями, некоторые деревья изогнулись настолько, что умудрились завязаться в кольцо. И тихо, птицы замолчали, то есть, похоже, они здесь не водились попросту.

А может, я их с утра и вообще не слышал, не помню.

— Я слыхал про это, — Лютер похлопал по уродливому дереву. — Пьянущий лес. Деревья начинают болеть, и вот что получается…

— Зато красиво, — сказал я.

Красиво. Полумертвые черные и причудливые деревья и белый, похожий на тяжелые снежные облака, туман.

— Я слышал, что такое случается в тех местах, где погибло много людей. — Лютер подобрал с земли ветку, завязанную в несколько узелков. — Здесь… нехороший воздух…

И камни. Из мха поднялись камни, большие, вполроста, синеватые, с волнистой поверхностью, они выступали из тумана и казались мне ягодами гигантской голубики.

— Все гораздо проще, — улыбнулся я. — Почва песчаная, верхние слои подвижны, корневую систему перекручивает — и деревья тоже скручиваются. Это Земля, Лютер, это тебе не Фобос. Да здравствует материализм!

Я приметил сосну, расходившуюся от корня тремя расплющенными стволами, и собрался пролезть между ними, но Лютер поймал меня за куртку.

— Лучше не надо, — попросил Лютер. — Мне кажется, это…

Я дернулся и протиснулся между косыми и липкими соснами.

— Плохая примета, — шепотом закончил Лютер. — Зря ты так… Что это?

Я поглядел в указанном направлении. Между синими камнями и соснами, скрученными винтами, темнело нечто похожее на скалу.

— Кажется, танк, — сказал Лютер. — «Яггер», пятое поколение…

Из мути действительно выступил танк. Наверное, последняя модель с гусеницами, может, последний танк в истории, а в поколениях я не очень.

— Осторожно, — прошептал Лютер. — Тут может быть опасно…

Вряд ли Тыквер устроил бы нам засаду возле танка — место слишком приметное. В таких люди настораживаются волей-неволей, ждут нападения, пусть нападать никто и не собирается, генетика, «синдром водопоя», на Лютере это весьма показательно сработало. Космопроходец ты или не космопроходец — инстинктам сопротивляться бесполезно.

Я вгляделся в лес, в камни, в танк.

— Все спокойно, — сказал я. — Спокойно.

Вблизи танк показался еще больше, но почему-то выглядел не по-настоящему, видимо, от того, что с него демонтировали всю мелочь — систему наведения и связи, скорострельные пулеметы, маскировочные зонты, светотехнику, остались лишь крупные детали — башня, катки, орудие, кормовые турбины.

Я потрогал броню. Она сильно отличалась от брони «Улисса», которая была весьма необычайной на ощупь, когда я дотрагивался до борта космического корабля, мне всегда казалось, что он резиновый, а танк был танком, холодным и мертвым, тяжелым камнем среди камней.

— Их разве не должны были убрать? — спросил я. — Танки?

— Наверное, оставили на память, — предположил Лютер. — То есть для назидания…

Мы обошли вокруг. Башня танка оказалась изжалена многочисленными ямками от давних плазменных разрядов и поедена ржавчиной. Конечно же, в ржавчине было выцарапано: «Ждите здесь! Я.», а в метре от буквы «Я» чернела оплавленная дыра размером с футбольный мяч, сюда влупили штукой помощнее. По краям дыры успел поселиться бархатный зеленый мох.

— Будем ждать? — спросил Лютер. — А если это Тыквер накорябал? Если ловушка? Мы тут стоим, а Тыквер…

Лютер потрогал шеврон. В тумане громыхнуло железо. Я толкнул Лютера за танк, спрятался рядом. Лютер на всякий случай достал штык-нож.

Через полминуты показался Ярослав. Он шагал, не скрываясь, разгоняя туман можжевеловой веткой, явно пребывая в не очень хорошем настроении и уже сильно хромая.

— У него уха нет, — прошептал с удивлением Лютер.

Я присмотрелся — и действительно.

— Не везет ему этим летом с ушами, — сказал я.

Лютер хихикнул. Ярослав остановился перед танком, постучал веткой по броне.

— Выходите, грунтоходы!

Лютер помотал головой, подмигнул.

— Выходите! Я все равно вас слышу!

Прятаться дальше было глупо, мы с Лютером показались из-за танка.

Большая половина правого уха у Ярослава отсутствовала, косой запекшийся срез и длинный по голове ожог. С выгоревшими волосами. И нос, он оказался расквашен в фиолетовую сливу, отчего дышал Ярослав громко, как через сплющенную трубку.