Звёзды ещё горят

Молчание прерывалось тихим шелестом пакетов, глухим скрипом коробки и её очень шумным дыханием. Марк переворачивал полупрозрачные упаковки, разглядывал цветные палочки и откладывал в сторону. Волосы его растрепались, назойливо лезли в глаза, и иногда он откидывал их привычным движением кисти. Очки сползли на край носа, будто готовые вот-вот упасть.

Наблюдая за его работой, Стелла успокоилась: сердце выровняло бег, дыхание высвободилось из стальной хватки накатывающего ужаса, а тело снова ей подчинялось. Артëм задерживался. Работать не хотелось, хотелось плакать.

Марк тихо предложил, достав несчастный чупа-чупс, с которым он то и дело носился весь день:

– Хочешь?

– Снова твои сладости, – но Стелла приняла конфету. – Помогу тебе с ними.

– Буду рад.

* * *

Артёму повезло, что он не жил в то время, когда гонцов с плохими известиями убивали. Вместе со стаканом воды он принёс им новое поручение от менеджера: принять поставку. Стелла смутно догадывалась, что задача, которой раньше занималась Рита, как самая ответственная и умелая, перекочевала на её плечи из-за маячившего на горизонте повышения. Однако общее состояние было не самым лучшим, чтобы радоваться оказанному доверию.

Нос сразу защипало, когда они выползли на улицу – заснеженную, красивую в своëм белом, серебристом великолепии, но холодную. Стелла натянула всë своё обмундирование: объëмный шелестящий пуховик до самых пяток, варежки и шапку с шарфом, – в то время как Марк ограничился лишь шапкой и курткой. Оглядев его совсем не зимний внешний вид, она покрутила пальцем у виска и вышла через дверь для персонала на огороженное крылечко.

Их встретили парочка мужичков с документами и синим грузовичком с товарами. Стелла внимательно изучала бумаги, потом распорядилась заносить и вместе с Марком наблюдала за процессом.

Зимний день наполнился вкусом и ароматом вишни – эдакой кусочек весны подле Марка. Покалывало язык от лёгкой кислинки, а замерзший нос щекотал одеколон. Стелла взглянула на Марка, который любил кислые сладости и не изменял себе в аромате мужских духов. Раньше она была уверена, что все эти дорогие жидкости на полках пахнут хоть кишки выворачивай, но сейчас в сочетании с декабрьским морозом и кислым соком на языке… Как и тем вечером, когда Стелла по совсем неразумной причине проваливалась в сугроб, по коже побежали мурашки. За кислинкой приходила ненавязчивая сладость. Мягкая, нежная, она бережно целовала губы, язык и горло. Наполняла лëгкие. Кровь. Душу.

– Вот же морозяка!

– Ты бы ещё в шортах вытащился.

Марк поëжился, обхватывая себя руками. Кончик его носа забавно раскраснелся.

– Я недавно перебрался сюда. Не думал, что здесь такие зимы лютые. Придется писать сестре, чтобы выслала мне свитера.

– С юга прикатил?

– Что-то вроде того, – пожав плечами, он мученически передëрнул плечами. – Жуть. Здесь люди совсем замëрзли.

Проследив за его взглядом, Стелла наткнулась на голубое небо с размазанными белыми облаками. Сливки, растëкшиеся по блюдцу. Насыщенное красочное небо смягчало окружающую белизну, окрашивало её, наполняло морозным волшебством. Даже воздух казался чище, глубже и живее. Пар развеивался и исчезал где-то высоко, оставляя их на земле, в мирских хлопотах и делах.

Через дорогу раскинулась небольшая площадь, на которой недавно собрали высокую, пышную ёлку. Её пока не нарядили, но она уже привлекала внимание прохожих, веселила детей и зарождала трепет предвкушения. Декабрь только раскачивался, но запах Нового года уже наполнил окружающее пространство. Он был кислым, потому что в этом году Стелле придëтся встречать праздник одной, но в то же время привлекательно сладким, ведь даже отчаявшиеся вроде неё не уставали совсем немного надеяться на чудо. На чудом сданную сессию и закрытый табель с долгами, чудом отработанные три смены в конце месяца, чудом приехавших к ней родителей и совсем немного на чудо для неё самой. Пусть Новый год станет бальзамом на душу…

– Сколько я себя помню, мои родители работали – очень много, и, кажется, никогда не отдыхали. Работа была всегда на первом месте.

– Я же сказала, что не хочу говорить о своей семье.

– Так я и не говорю про твою семью, – усмехнулся Марк, пожëвывая белую палочку. – Мне просто вдруг захотелось кому-то рассказать. В университете у меня роль весёлого и беззаботного одногруппника, на сцене – шумного актёра, в зале – неумелого стажёра. Тебе всë равно, поэтому можно представить, что я просто говорю с этой жестокой зимой.

– Вы с Пашей выглядели как неплохие друзья.

– Ты с Машей тоже, – он опëрся на перила, поэтому не увидел, как она в ответ поджала губы. – Мне хочется верить, что могу называть его своим другом. Но я уже как-то наступал на эти грабли, и лоб всë ещë побаливает. И не только лоб.