Звёзды ещё горят

– Знаешь, это крайне удобная позиция: я не хочу ничего делать, потому что я такая, какая есть, и вы должны меня принимать. Я пыталась тебя понять, Стелла, правда. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через тот ужас и он оставил на тебе шрамы, но у меня тоже есть вещи, которые очень важны для меня, – она снова взглянула на Стеллу, и той хотелось сжаться до размеров песчинки. Слова застряли в горле, когда Маша закончила: – Например, честность – это очень важно. Я не прошу тебя рассказывать о Марке, о том парне из приложения, я только прошу тебя не врать мне. Это такая мелочь – говорить правду друзьям, разве нет?

– Маш, я не знаю, почему так поступаю.

Это выражение лица – она никогда не хотела видеть его. Маша никогда не должна была смотреть на неё так: с жалостью, болью и душащим разочарованием. Нет никакой идеальной принцессы из хорошей семьи с богатыми родителями – есть только девочка, которая пыталась научиться ладить с другими, не выделяться и быть частью простого мира. Мира Стеллы, но Стелла не пустила её – она выгнала эту девочку.

– Если даже ты не знаешь, что у тебя в душе, то откуда мне это знать? – Тихо, невнятно звучали её слова. – Наверное, я поеду домой. У меня есть дела.

Маша спешно прошла мимо подруги, Стелла не стала её останавливать, но последние сказанные слова что-то надломили в ней:

– Когда разберёшься, позвони мне, Стелла. Что бы ты ни думала обо мне, я тобой дорожу.

Какое-то время Стелла не могла пошевелиться, ощущая странное удушающее бессилие, тяжёлую растерянность и жжение под кожей, берущее начало где-то в груди и рвущееся наружу, но кожа не позволяла – её тело было клеткой для этого могущественного чувства. Уже прозвенел оглушающий звонок, который давали с перебоями как в школе, пара началась, но Стелла не пошла на неё, а осталась в том узком, сером коридоре и с тем непонятным чувством внутри: всё смешалось, а разобраться она не могла. Клубок запутался, и осталось только отрезать спутанную часть, но Стелла не хотела ничего отрезать, ей хотелось попытаться разъяснить это, исправить всё, но в то мгновение казалось, что она не сможет ничего наладить: ни в дружбе с Машей, ни в отношениях с родителями, ни в учёбе, ни в работе, ни с Марком. Все валилось из её неумелых рук так же, как посуда из рук Савина, многим ли её неуклюжесть отличалась от его? Он разбивал посуду, а она – сердца.

Стелла обессиленно опустилась на скамью и бессмысленно оглядела знакомые панели стен, фотографии с каких-то мероприятий и яркие зелëные растения в белых горшках. Телефон задрожал, и она, не задумываясь, достала его и написала человеку, от которого не надо было ничего ожидать, а ещё больше – он ничего не ждал от неё самой:

Stella: Кажется, я поссорилась с подругой. Серьёзно.

Starhunter: Надеюсь, в этот раз не из-за меня.

Слова прозвучали с опаской, и Стелле захотелось навзрыд рассмеяться в экран телефона, потому что этот парень был так прав, что ей было больно до глубины души.

Starhunter: Ты в порядке? Хочешь, я придумаю какую-нибудь глупейшую, самую позорную шутку в мире?

Пальцы сжимали телефон так, что кожа на подушечках побелела. Стелла судорожно выдохнула.

Stella: А ты можешь?

Starhunter: Знаешь, что случилось с парнем, у которого украли курагу?

Stella: Не знаю. Что же?

Starhunter: Он был обескуражен.

Экран светился в её руках, отражая красивое сочетание сиреневого и фиолетового – цветов их переписки с какой-то несмешной шуткой. На него упала сначала одна слеза, потом другая, и покатился целый град, а коридор наполнил дрожащий смех, живой, настоящий, но такой печальный, что, слыша его, впору было плакать. Плакать без остановки до следующего года, до нового века.

Сквозь пелену слез, дрожащими пальцами Стелла написала:

Stella: Какое лицо у отчаяния?

Starhunter: Оно плачет, кричит, а может, молится – так привыкли считать.

Stella: У меня оно улыбается.

Глава 10 Пирожное

Эмоциональная вспышка продлилась недолго: на самом деле прошло всего несколько минут. Слёзы высохли, оставив после себя только неприятные следы на коже и сонливость. Растущее внутреннее напряжение, ощущение загнанности в собственное тело и потерянности в бушующих в нём чувствах ослабли, смягчились, и дышать стало чуточку проще, хотя печальные, жестокие мысли о своём поведении, о том, как она неправа, как ужасна, продолжали коршунами кружиться в голове, не давая оправиться. Учиться не хотелось, притворяться хорошей девочкой тоже, старательно делать вид, что она справляется, не было никаких сил и никакого желания. Стелла устала и не могла сбросить эту усталость.