Звезды на крыльях (сборник)

Напрасно ждали немцы остальные машины. Это был их последний вылет, и я с гордостью вновь вспомнил своих боевых друзей-истребителей, тех, кто прошивает меткими очередями гитлеровских стервятников. Заработали моторы транспортного «юнкерса». Конвоиры дали понять, что мне и еще одному летчику следует сесть в машину. Обгорелый, черный, мой спутник - также пленный летчик - лег на полу, не рискуя лишний раз пошевелить рукой.

Самолет, набирая скорость, побежал по полю и, оторвавшись, взял курс на Днепродзержинск. Гитлеровский офицер отстегнул ремень и вместе с кобурой положил его на пол возле себя. Ему было жарко. Он обливался потом. Солдат смотрел вниз. Там проплывали необозримые [299] поля, перелески, речушки, селения. Офицер достал фотоаппарат и начал фотографировать.

- Русский пейзаж гут!…

Парабеллум… Он лежал в двух шагах от меня, рядом с фотолюбителем-офицером. Рвануться вперед, выхватить из кобуры оружие, убить офицера, солдата, штурмана, пригрозить летчику и повернуть самолет на восток, туда, где восходит солнце?… Нет, Лавриненков, нельзя… Не успеешь… Их четверо, ты один. Этот раненый, обожженный летчик не в счет, он ничем не поможет. Ты погубишь себя и его. А вдруг парабеллум не заряжен, и это только ловушка? Надо ждать более благоприятного момента и действовать наверняка.

В Днепродзержинске меня ожидала тюрьма, специально предназначенная для летчиков. Это было разбитое двухэтажное здание, обнесенное в три ряда колючей проволокой.

Здесь я встретил нескольких товарищей, с которыми когда-то служил в различных частях. Среди них был капитан Виктор Карюкин. Нас поместили в отдельную комнату, в то время как другие содержались в коридоре, превращенном в длинную темную камеру.

Виктор рассказал мне о возможности побега. Стали готовить товарищей. План был прост. Ночью снять часового, ворваться всем в караульное помещение, уничтожить охрану и - в кукурузу, где должны были ждать нас партизаны. Так и договорились.

И вот опять - «но». Днем накануне побега нас двоих неожиданно увезли на допрос. Не буду рассказывать об этом поединке палача с беззащитной жертвой, скажу лишь, что на другой день после допроса нас направили в Берлин.

- Там есть специалисты, которые заставят заговорить даже камни, - сказал мне вконец измученный гестаповец.

Нужно сказать, что после того как нас «изъяли» из днепродзержинской тюрьмы, оставшиеся военнопленные все же осуществили разработанный план побега и ушли партизанить. Пятеро из них погибли при побеге, остальные вырвались на свободу.

Нас отправляют в Берлин. В первом же проходившем мимо пассажирском поезде для нас отвели специальное [300] купе. Это был вагон, вдоль которого тянулась общая для всех купе ступенька. Я сразу оценил это и решил: отсюда надо обязательно бежать. Лучшего момента наверняка не представится… Это решение поглотило все мысли. В 10 часов утра поезд медленно отошел от платформы и устремился на запад.

На диване напротив нас - два офицера, один из них неплохо говорит по-русски. По бокам - два солдата. За отличную службу они получили отпуск. Мешки и чемоданы отпускников, которым поручили конвоировать нас, чтобы не отрывать от фронта лишних людей, были набиты салом, яйцами и прочими продуктами.

В течение всего дня во время остановок я открываю дверь купе, пропуская «господ офицеров» на платформу. Я вежлив, предупредителен. Они довольны русским офицером, ибо он ведет себя учтиво… Если бы они знали тогда, что я все это время потратил на то, чтобы как-то ослабить тугой замок в двери и пересесть поближе к выходу!

Наступила ночь, темная украинская августовская ночь… Мерно стучат колеса, тускло светит одинокая лампочка под потолком… Я закрываю глаза, облокотившись на руку, и делаю вид, что уснул. Карюкин следует моему примеру.

Мысленно я унесся далеко за линию фронта, в землянку летчиков своего звена. Что-то сейчас поделывают гвардейцы? Что они думают и говорят обо мне? Слегка открываю глаза. Офицеры, откинувшись на спинку дивана, спят. Солдаты, поставив на колени чемодан, режут украинское сало. Незаметно локтем толкаю Виктора. В ответ - легкое пожатие руки. Делаю рывок к солдатам, всей тяжестью наваливаюсь на чемодан, лишая их возможности встать, поворачиваю дверную ручку и, увлекая за собой Карюкина, вываливаюсь из вагона в темноту ночи…

Мы бежали все дальше и дальше от полотна железной дороги, проваливались в ямы, натыкались на пни, бежали до тех пор, пока на востоке не зажглась заря… Кончился плен… Здравствуй, свобода! Мы знали, что, выпрыгивая на ходу из поезда, могли попасть на километровый столб, сломать ногу, удариться о шпалы или просто погибнуть от пуль конвоя. Но это был оправданный риск. Ну, а если [301] смерть? Смерть в этом случае тоже спасла бы честь офицера Советской Армии…