Звезды над болотом

– Тогда почему же вы меня Тобольском наказуете? Вот если бы сослали в Гвинею или на острова Таити, где по-русски никто ни в зуб ногой, тогда, смею заверить вас, мне было бы страшно. Там я до конца бы ощутил весь ужас положения ссыльного…

– Вам, – объявили ему, – в виде особого исключения, губернатор разрешает отправиться в ссылку на собственный счет.

Вознесенский (гордец!) таких подачек не принимал:

– На свои деньги изучать географию отечества я не желаю!

– А тогда ждите, когда соберем этапную партию. Пойдете с каторгой… на аркане… пешком… как собака!

– Вот это уже по мне, – с иронией поклонился Вознесенский.

Из тюремного замка его под расписку выпустили, велели приискать для себя в городе временный постой – и жить до этапа не шумствуя, трезво и праведно. Архангельск был засыпан приятным снежком. Вовсю торговали ряды и кабаки, корабли дальних странствий, убрав паруса, готовились вмерзнуть в лед до весны.

Вознесенский снял частную комнату для постоя, и тут его навестил товарищ по шенкурскому житию – Игнатий Корево.

– А-а, бандит! – расшумелся Корево сразу. – Наконец-то и тебя за цугундер взяли… А у меня, брат, запой, – похвастался он. – Живу адвокатурой, небогато. Но мы выпьем… Едем!

Поехали. А куда – Вознесенский не спрашивал, ему было все безразлично. В санках, правя лошадьми, сидел сам адвокат. Корево еще в 1866 году, как только раздался выстрел Каракозова, добровольно явился в полицию с повинной… Всех предал! За это-то легче других отделался. Адвокат. Лошади. Сам правит. Запои!

– Стой! – гаркнул Вознесенский, выскакивая из санок напротив лавки. – Конфет хочу… Сколько лет не ел их!

– Вина купи, – велел ему с козел Корево. – Да побольше. Бери с запасом. Вся ночь впереди… Слышишь, Касьяныч?

– Слышу. – С коробкою конфет и тремя штофами секретарь вернулся в сани, запахнув шубу. – Гони, Игнатка, во всю прыть!

Напротив дома губернатора Корево придержал рысаков, вынул револьвер. Стал сыпать пулями направо и налево, распугивая выстрелами прохожих. Городовой, стоявший возле подъезда, поспешно юркнул в будку и носа наружу больше не показывал.

– Видал? – похвастал Корево. – Видал, как меня здесь все боятся? Я, брат, губернатора в руках держу… не пикнет!

– Валяй дальше, – равнодушно ответил ему Вознесенский.

Подъехав к дому, Корево еще в сенях сразу начал смертным боем лупить какую-то старую бабу. Отколотив ее, он провел Вознесенского в комнаты и сказал:

– А я ведь от тоски здесь женился… знаешь?

– Что же ты не представишь меня жене?

– А разве ты не видел, как я учил ее уму-разуму? Вот это она и была… крик души моей.

Сели за стол. Стали пить. Рядом с закусками лежали распечатанные пачки патронов. Корево все время палил из револьвера. Расстрелянные гильзы крутились на полу под ногами. Вознесенский мрачно следил за его стрельбой и думал: скоро ли настанет такой момент, когда Корево сунет в рот пулю, а револьвер свой зарядит конфетой? Наконец эта стрельба ему надоела.

– Ну, хватит, – сказал он. – Не мешай думать.

– Дурак! Ты что, думать сюда заехал? Налей-ка вот лучше.

Сцепив пальцы в замок, аж вены вздулись, Вознесенский уронил на руки свою кудлатую голову. Страдал. Мычал.

– Мммм… перестань! Перестань, а то расшибу об стенку…

Корево отложил револьвер – нарезал кружками колбасы.

– Ты стал плохой, – сказал он другу. – А был… куда там!

Вознесенский поднял лицо, искаженное болью:

– Слушай, как жить дальше? Ты знаешь… а?

– Знаю! Я, брат, давно уже все понял.

– Так научи… Как жить? А?

– Плюй! – ответил Корево. – Плюй сразу на все.

– Плевать на все? – переспросил Вознесенский.

– Именно так. В этой жизни надо плевать на все.

Вознесенский перегнулся через стол, плюнул в рожу Корево.

Корево сполз со стула на пол, встал на колени:

– Убери плевок с чела моего. Я уязвлен!

– Вот и выходит, что заврался ты, приятель, – злорадно сообщил ему Вознесенский. – Как же так? Витийствуешь ты, чтобы на все плевать в этом мире. А на тебя только разок плюнули, и ты уже… свинья свиньей стал, братец. Иди ближе… подползи ко мне на коленях.

Вознесенский задрал от полу угол грязного половика, обтер физиономию собутыльника. И поцеловал его в нос:

– Это уж так… прощаюсь, брат. Как жить – не ведаю!

– И я не знаю, – понуро отвечал Корево.

– Вот теперь ты настоящий! – похвалил его Вознесенский. – А раньше врал и бахвалился… Черт с тобой, постреляй еще немножко. Это иногда развлекает…

Корево снова взялся за револьвер. Большими толстыми пальцами насытил пустой барабан желтыми головками патронов.

– Ты для меня тоже это все! – заявил он, целя Вознесенскому прямо в лоб. – И прихлопну я тебя, как муху!

– Иди ты к такой матери, – послал его Вознесенский. – Тебе ли, гаденышу, дано убить меня? Ведь ты же – трус, и от трусости этой даже пьешь не каждодневно, а запоями. От трусости и стреляешь вокруг… Кого ты напугал? Только городового. А губернатор как плевал на тебя, так и будет плевать!

Игнатий Корево – с глазами, слипшимися от перепоя, – садил пули куда попало. Летели стекла в окнах, звенела в шкафу разбиваемая посуда.