Звезды над болотом

Мезенский контрагент Эльяшевой встретил их приветливо.

Прочел письмо от хозяйки – бросил его в печку.

– Ништо, – сказал. – Это мы чичас… зараз обделаем!

И привел кормщика со шняки, готовой выходить в море.

– Вот они, еще не драны, не пороты, – показал на молодых людей. – Деньга у них имается… Закинь их за окиян-море.

– Не порато! – ответил кормщик. – Пассажир нонеча хреновый пошел, не то что раньше… Бывали уже таки! Едва за Святой Нос выйдем, как оне учиняют кобениться: «Ах водичка кака розова! Ах, чаечки быстролетны!» А окиян-море того и ждет тока, чтоб его похвалили за красу… Ка-а-ак поддаст он нам, что паруса – в тряпки, мы отходную скорее читать! Не порато…

– Стой, – придержал его контрагент. – Ты их еще не знаешь. Они, если хошь, всю дорогу море твое костылять станут.

– Того тоже не надобно. С окияном-морем – как с начальством высоким: живи, его не замечая…

Договорились. От денег же кормщик отказался:

– Не порато! Мои паруса-лошади на овес не просят. А ветер – дело божеское, дохнет в парус – за что же я деньги возьму?..

Возле острова Сосновца, как выяснилось, были примечены поморами три норвежские иолы. Две иолы с командами били тюленя, а на другой плыли из Норвегии женихи, и, причаливая к русским селам, они себе в гулянках женок ладных приискивали…

Вечером шняку уже рвануло на простор – в разгул волн, в белую накипь, в гул моря, в рев его. Никита только теперь почувствовал, что молодость кончилась; начиналась зрелая жизнь, в которой держать ответ не только за себя, но и за это юное нежное существо, что робко прильнуло к нему навеки.

– А в Россию вернемся? – спросила Липочка.

– Вернемся, когда в России все изменится.

– Как бы только мы с тобой не изменились!

Открылся люк. В низ отсека спрыгнул кормщик. Проолифенная одежда громко хрустела на нем, и весь он был похож на русского богатыря древности в боевой кольчуге.

– Вышли за Сосновец, – сообщил. – Там какая-то иола без парусов вихляется на волнах… Видать, притомились нор-веги за день – дрыхнут. Чичас мы их разбудим! Только вы в разговор не путайтесь. Я не раз гостил в Нарвике, этот народец знаю.

С носа шняки ударила пушчонка, заряженная войлочным пыжом. Горящий пыж, стеля за собой дым, долго скакал над морем, задевая гребни волн, потом намокнул и затонул. На палубе иолы появился рослый норвежец, держа руки в карманах широких штанов.

– Тузи таг, росски! – прогорланил он издалека.

– Так, так! – закричали в ответ со шняки. – Тузи вас, а ты тузи нас… Мое почтеньице!

Сошлись бортами поближе. Кормщик вел переговоры. Сказал, обратясь к беглецам:

– Берут за сто крон… Согласны? Да вот шкипер спрашивает – уж не убили ли вы кого? Нет ли крови на вас чужой?

– Что вы! Упаси бог, – отвечал Никита.

– Шкипер спрашивает: может, вас ждет уголовный суд?

– Да нет же! Мы – не преступники.

– Тогда шкипер удивляется: какого рожна вам не хватает в России-матушке? – перевел кормщик. – Я скажу ему, парень, что ты чужую жену от мужа увел… Любовь они в человеке ценят!

– Нет, – вступилась тут Липочка. – Я не хочу быть чужой женой даже на словах. Скажите, что на родине мы хотим любить, но нам мешают… Мы ищем свободы для любви!

Переговорили. На прощанье кормщик сунул беглецам руку:

– Сдаю вас в сохранности, ноги-руки на месте, головы целы. Пограничный комиссар русский в Вадсэ будет ждать с проверкой, но вы не опасайтесь!.. Норвеги – опытны, обманут его!

С помощью матросов Липочка и Никита перебрались на борт норвежской иолы. В каюте скрипели дюжинные балки корабельного остова. Запах кофе был уже не русским. Его глушила вонь от сырых тюленьих кож.

Нигде не было заметно привычного Николы-угодника; вместо святого взирал на беглецов молодцеватый король Оскар в окружении породистых догов.

Вошел в каюту шкипер, брякнул на стол ключи. Они не поняли его речи, но догадались – этим ключом они могут закрываться, когда лягут спать. И была первая ночь, уже почти чужбинная, хотя море, по которому плыли, было еще русским морем. Но волны шумели как-то неспокойно, словно пророча еще многие беды, трудные дни, горести, скитанья и ненастья…

В середине ночи иола – словно ее ударили по корме – вдруг резко рванулась вперед, крен усилился, со стола упали чашки с недопитым кофе, платье Липочки прилипло к переборке.

– Не бойся, – сказал Никита. – Это прибавили парусов на мачтах. Нас провожает попутный ветер.

…Им обоим вместе было тогда всего 37 лет.

………………………………………………………………………………………

Екатерина Ивановна позвала к себе Стесняева:

– Кажется, пора закрывать эту лавочку, пока не поздно. Буду продавать… целиком или по частям, безразлично. Начинай, Алексей, порядочного покупщика мне приискивать.

Стесняев приосанился, поиграл брелоками на животе:

– Вот он, и даже искать не нужно! Перед вами покупщик стоит. Ей-ей, другого вам не предвидится…

Эльяшева сняла пенсне, с удивлением озирала его.

– Вот это афронт! – сказала. – До чего же тихо и неслышно растут в лесу красивые поганки… Но тебе (именно тебе, мерзавцу!) я ничего продавать не стану.