Звезды над болотом

– Пора вставать, – сказала она себе и не узнала своего голоса: еще вчера потухший – теперь он прозвенел в тишине.

И она встала.

Никакого чуда. Просто пришло время встать и уходить.

Рука нащупала щеколду затвора. Дверь тихо скрипнула, провожая ее в дальний путь. Она еще успела накинуть платок… Какой ветер, какой чудесный ветер ударил в лицо! Ни огонька в городе. Как тихо… И какие звезды ей светят!

Собак она не боялась. Появясь из темноты, собаки обнюхивали ей руки, несколько шагов дружелюбно бежали с ней рядом, словно надеясь на подачку, а потом отставали.

Единственное окошко в городе еще светилось желтым огнем, и Липочка сразу поняла, что это его окно. Нагнувшись, она подняла с земли камешек. И, неловко закинув руку, как делают это все девушки, она бросила его в освещенное окно…

– Кто тут? – спросил Никита у тихой улицы.

– Это я, – ответила ему улица, а ее он так и не разглядел.

– Кто ты?

– Да я же…

Тихо отворенная, скрипнула в ночи калитка.

– Никита, – сказала Липочка, – а ведь я пришла к тебе навсегда. Я сейчас проснулась и поняла, что ты со мною. Что ты ждешь меня. Тогда я встала и просто пошла к тебе… Хорошо? Поцелуй же меня, Никита.

И он поцеловал ее в теплые губы.

– А теперь, – сказала она, – беги отсюда. Отец получил бумагу… тебя высылают из Пинеги, еще дальше!

Он с горечью усмехнулся:

– Куда же я убегу… от тебя? Без тебя?

В сенях пустынного дома послышались резкие шаги.

– Кто там ходит? – испугалась Липочка.

– Это хозяйка. Она редко спит спокойно…

Дверь в комнату Никиты распахнулась. В ярком халате с папиросой в зубах на пороге появилась госпожа Эльяшева. Заметив девушку, она подняла в руке шандал со свечами:

– Это… кто?

– Моя невеста, – ответил Никита. – Я вам уже рассказывал…

Она спокойно, кивая острым подбородком, выслушала новость: его высылают из Пинеги… Потом дунула на свечи, и все три они потухли разом, стеля во мрак сеней три тонкие сизые струи дыма. Внимательно разглядывая Липочку, она сказала:

– Этого следовало ожидать. Прошу, садитесь… Два часа ночи, – посмотрела Эльяшева на часы и улыбнулась Липочке: – Ого, какая смелая! А время, в котором мы живем, является временем жертвенным. Каждый на Руси желает теперь хоть что-нибудь обязательно пожертвовать на благо ближнего своего… И вы, – спросила у Липочки, – конечно, тоже решили принести себя в жертву?

– Кому в жертву… себя? – растерялась девушка.

– Вот этому молодому человеку, который никогда не знает, что будет делать завтра, и приходится мне решать за него. Но завтра, я чувствую, решать за него станете уже вы!

– Пусть решит он сам, – сказала в ответ Липочка.

– Чувствую характер будущей женщины, – произнесла Эльяшева. – Решая сама за мужа, умная женщина говорит: «Пусть решает он…» Однако немного вы сможете решить без моей помощи. Без денег вам в этом краю не убежать даже от таракана… А лошади у меня всегда стоят наготове. Кстати, будете пить чай?

Молодым людям было сейчас не до чая, и она ушла.

– Я еще зайду, – сказала она на прощанье. – Вы собирайтесь…

В самом деле, вскоре госпожа Эльяшева вернулась.

– Вот письмо к моему контрагенту в Мезени; это преданный мне человек, он все для вас сделает… А в этом пакете деньги! Никита, можете открыть и посмотреть.

– Я вам и так верю, – смутился Земляницын.

– А вы не верьте. И откройте пакет, как я того прошу…

Он надорвал облатку. Шведские кроны, британские фунты.

Эльяшева взмахнула вдруг рукой, и на стол тяжело стукнулся веский плотный мешочек.

– Золото! Русское золото… Не забывайте России и старайтесь быть ей полезным, даже вдали от нее… Но вот, кажется, уже выводят лошадей… Если вино разлито – остается только выпить его! Ну и все… Прощайте!

………………………………………………………………………………………

За ночь расквашенную дорогу подморозило, и три мохнатые низкорослые «мезенки», мотая густыми гривами, бежали по холодку хорошо… «Мезенки» бежали на Мезень!

В тесной кошёвке, приникнув друг к другу, до глаз укрытые волчьей дохою, сидели Никита с Липочкой. За их спиной, где-то от Пинеги, наплывал рассвет, а впереди – над тайболой – качалась тьма; там было море, там их ждала свобода и любовь…

Проезжали, еще затемно, раскольничьи деревни – угрюмые и затаенные; жили здесь больше «чашники» – берегущие посуду свою от людей, протопопа Аввакума не чтящих. А на погостах пугали путников убогие кресты, которые как-то сразу вырастали из мрака ночи, и в древних часовнях, срубленных над ручьями, светились окошки. Глядел из этих окошек – какой уже век! – устало и безразлично Никола-угодник…

Только один раз ямщик повернулся к седокам:

– Торговать али как еще будете?

– Гуляем, – отвечал Никита.

– Ну, и то дело. Только девку свою береги. У нас на Мезени парни злей собак, сами в сапогах ходят, а рубахи у них шелковы…

Как-то незаметно выросли два столба, украшенные поверху коронами деревянными, – короны съехали набок, словно шапки на головах подгулявших мужиков. Мелькнули ворота, а над ними, хищно струясь по бревну, выстелилась красная лисица, – это был герб города Мезени… Ямщик свистнул и сказал:

– Приехали: держи карман шире, а кошелек глубже…