Звезды с корицей и перцем

Первое время она экспериментировала много и с азартом, но сейчас избегала будить Конфетерию чаще пары раз в месяц. Резонанс страль-полей, микрочастицы возбуждающих веществ, которые оседали на коже и проникали в дыхательные пути несмотря на защиту, – всe это влияло на еe гормональный фон. На чувства. На мысли. На желания.

Конфетерия подчинялась ей легко… Слишком легко. Она была доброй подружкой, ласковой кошкой. Но теперь Эльга знала свой прагмат и понимала опасения его прежней хозяйки. Казалось, что сладкий яд Конфетерии разъедает душу.

После работы Эльга тщательно вымылась и приняла ванну с успокоительным составом, приготовленным той же Конфетерией. В памяти прагмата не было средства, позволяющего уберечься от воздействия наперeд, лишь рецепт смеси, способной его приглушить. Эльга пыталась создать собственное, но никак не могла выделить узел, чтобы надстроить нужную структуру. Приходилось довольствоваться ванной.

Обычно это помогало. Желания, разбуженные Конфетерией, прятались в подсознание и в последующую ночь или две прорывались лишь безобидными чувственными снами, а затем отступали до следующего сеанса.

В этих снах не было конкретных образов. Фигура в кресле, окутанная сумраком, ладонь, невесомо гладящая бедро, ощущение присутствия за спиной – и тягучая сладкая истома, затопляющая всe существо. Эхо еe рассеивалось уже к завтраку и забывалось, не доставляя неудобств.

На этот раз вышло иначе.

Сегодня у мужчины из видения чувствовалась сила в руках, от его ласк, совсем не эфемерных, Эльга горела пожаром. У него было лицо и было имя, хриплым выдохом слетевшее с еe губ…

Пелену душной грeзы разорвал звон будильника.

Серое утро сочилось сквозь ткань штор, за окном шумел дождь. Сердце у Эльги колотилось, во рту пересохло.

Она встала, привела себя в порядок, гоня прочь ночные фантазии. Выпила кофе со слоeной булочкой. Начала одеваться, но бросила, не закончив, и вышла в переднюю.

Телефон, выполненный в старом стиле из красного дерева и меди, стоял рядом с диванчиком-канапе, обитым бирюзовым шeлком. Эльга живо увидела себя полулежащей на этом шeлке, представила, как снимает трубку с высокого рычага и, медленно крутя диск, набирает номер Рикарда ди Ронна.

Еe ладони скользнули под бретели бюстгальтера. Горячий пульс бился в груди, в животе, в кончиках пальцев, которые опускались всe ниже, поглаживая и массируя…

Эльга резко вздохнула и отдeрнула руки.

Тряхнула головой, сбрасывая наваждение. И поняла, что стоит посреди передней в кружевном белье и шeлковых чулках, хотя в академию всегда надевала нитяные.

Она вернулась в спальню и приблизилась к окну. Сегодня на Грозоотводе решили, что Сётстаду – вернее, долине, лежащей под ним, – нужен настоящий дождь. Ливень хлестал так плотно, что горы скрылись из виду. В потeках воды на стекле плыли краски террасы с еe песочно-жeлтой плиткой, терракотовыми цветочными горшками и белыми столбиками перил. Отражение Эльги сливалось с ними в один размытый искажeнный рисунок.

Еe воспалeнный мозг вычленил из этой мешанины неясную фигуру мужчины. Он был там, за пеленой дождя. Ждал еe… Но между ними стояла непреодолимая преграда.

Эльга прижала ладони к стеклу, уткнулась горячим лбом – словно в стену льда.

«Не знаю, помогаю я тебе или оказываю дурную услугу, – сказала эра Варинг на прощание. – Ты разумная девочка. Главное, не забывай, что это, – она взглядом указала на ящик Конфетерии, – не цель, а средство».

Ванна наполнилась быстро. От двойной порции успокоительной смеси пахло горькими травами. Эльга разделась и легла в воду.

В академию в тот день она не поехала.

Глава 8

В музыкальном театре был аншлаг: единственный концерт Герды ди Брикс, примы гристадской оперы, собрал весь цвет столичного общества. Эльга не спрашивала, как ди Ронн достал билеты. Она не особенно любила классический вокал, но послушать певицу, которую называли золотым голосом столетия, было любопытно.

Зал недавно отреставрировали, заменив тяжeлый пыльный бархат и фальшивую позолоту полированным деревом и круглыми латунными перилами. По этому поводу было много споров. Поборники новизны говорили, что прежний вид театра был ужасающе провинциален, их оппоненты – что Смайя теряет своe лицо, подражая сторрианам. Но на Герду ди Брикс пришли посмотреть и те и другие.

Она оказалась выше, крупнее и старше, чем на афишах. Из ложи было хорошо видно еe крепкую жилистую шею и родинку на квадратном подбородке. Эре ди Брикс скорее подошли бы рыцарские латы, чем кружева, декольте и высокая причeска с кокетливыми завитками, с которой она явилась перед публикой.