Звезды смотрят вниз

Доктор, приглашенный Лаурой, напугал ее предположением, что это злокачественная анемия. Доктор Добби, живший в доме № 1 по Колледж-роу, был своим человеком в семье Тоддов, история Артура была ему известна, и поэтому он вел себя с большим тактом и предупредительностью. Он сделал несколько исследований крови и лечил Артура подкожными впрыскиваниями марганца. Но выздоровлением своим Артур был обязан не столько доктору, сколько Лауре. В заботах о нем она проявила редкое качество – страстную самоотверженность. Она заперла дом в «Хиллтопе» и посвятила все свое время уходу за Артуром: стряпала для него, читала ему вслух, а то и просто молчаливым товарищем сидела у его постели. Странное поведение со стороны женщины, раньше такой безучастной, так явно поглощенной собой! Может быть, она видела в этом искупление, неожиданно посланную судьбой спасительную соломинку, за которую она ухватилась в жадном желании доказать себе, что в ней есть все же кое-что хорошее. И потому каждый шаг Артура на пути к выздоровлению, каждое его слово благодарности делали ее счастливой. Залечивая его раны, она залечивала и свою.

Отец ее ни во что не вмешивался. Не в характере Адама Тодда было мешать другим. К тому же он жалел Артура, который так несчастливо для себя пытался плыть против течения. Два раза в день Тодд приходил в комнату больного, становился у постели, неловко пытался поддерживать разговор, умолкал, откашливался и, стараясь быть непринужденным, балансировал то на одной ноге, то на другой, как старый и порядком одряхлевший реполов. Его явные старания избегать опасных тем – упоминаний о «Нептуне», о войне, о Гетти, обо всем, что могло бы взволновать Артура, – были трогательны и комичны. И, бочком пробираясь к двери, он всегда в заключение говорил:

– Спешить незачем, мальчик. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе понадобится.

Артур понемногу поправлялся, стал выходить из своей комнаты, а затем и совершать небольшие прогулки с Лаурой. Они избегали людных мест и обыкновенно ходили на Таун-Моор, высоко расположенный участок открытого парка, откуда в ясную погоду видны были Оттербернские холмы. Артур, собственно, еще не сознавал, как многим он обязан Лауре, но иногда он в неожиданном порыве говорил ей:

– Как вы добры ко мне, Лаура!

– Пустяки, – отвечала она неизменно.

Как-то раз, в прохладное и ясное утро, они во время прогулки на несколько минут присели отдохнуть на скамейке в самой высокой части парка.

– Не знаю, что бы я делал без вас, – сказал Артур со вздохом. – Покатился бы, верно, вниз по наклонной плоскости. Морально, конечно. Вы не знаете, Лаура, какое бывает искушение махнуть на все рукой.

Лаура не отвечала.

– Но теперь у меня такое чувство, словно вы опять собрали и склеили меня и сделали из меня что-то похожее на человека. Теперь я чувствую, что некоторые вещи мне уже не страшны. Однако это несправедливо: из нашей встречи пользу извлек только я, вы же ничего не получаете взамен.

– Вы так думаете? – отвечала Лаура странным тоном.

Подставляя лицо свежему ветру, Артур всматривался в ее бледный строгий профиль, в спокойную неподвижность ее позы.

– Знаете, Лаура, кого вы мне напоминаете? – сказал он вдруг. – Одну из рафаэлевских мадонн, которую я видел в какой-то книге у нас дома.

Лаура покраснела – сильно, мучительно, и лицо ее внезапно исказилось.

– Не говорите глупостей, – бросила она резко и, встав, торопливо ушла.

Артур смотрел ей вслед в замешательстве, потом тоже поднялся и пошел за ней.

Когда силы вернулись к Артуру, он был уже в состоянии подумать об отце, о Слискейле и о возвращении домой. Вернуться туда было необходимо, этого требовало его мужское достоинство. Робость и мечтательность были у него в крови, но серьезное решение принято – и это придавало ему мужества.

К тому же тюрьма его закалила, обострила ненависть ко всякой несправедливости и неправде – ненависть, которой он теперь только и жил.

Однажды вечером, на исходе третьей недели, они с Лаурой, по обыкновению, играли после ужина в безик. Артур собрал свои карты и вдруг без всякого предупреждения объявил:

– Мне скоро придется ехать обратно в Слискейл, Лаура.

Больше об этом не было сказано ни слова. Сообщив о своем намерении, Артур поддался было искушению еще немного оттянуть день отъезда. Но 16 мая утром, сойдя вниз завтракать, когда Тодд уже ушел в контору, он раскрыл газету, и ему бросилась в глаза одна заметка. Он так и остался стоять у стола с газетой в руках, застыв в неподвижной позе. Заметка была совсем коротенькая, всего шесть строчек, затерянных среди массы важных известий с театра войны. Но Артур, видимо, придавал ей большое значение. Он сел за стол, не отрывая глаз от этих шести строчек.

– Случилось что-нибудь? – спросила Лаура, наблюдая за ним.

Артур ответил не сразу:

– Новую дорогу провели. В самый «Парадиз». Три дня тому назад по ней добрались до глухого забоя. И там нашли тех десять погибших. Завтра судебный следователь начнет следствие.