Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

— Что ж, переживем, — вздохнула Вельмонт. — На отца вы совсем не похожи.

— На моего? Ах да, вы же его знали. Или это ваш муж?

— Муж дружил с вашим отцом. Мой бывший муж. И с вами мы тоже когда-то уже встречались.

— Вы и я?

— Господи, когда же это было? В Нанте. Вы тогда совсем молоденький были. И кажется, вредный до невозможности. Вы еще учились. Мой муж и ваш отец вместе ходили на охоту. Как он, кстати? Где он живет?

— Отец умер, — сказал Петр.

— Вот как… Простите. — Вельмонт уставила на него извиняющийся взгляд. — Теплый был человек.

Глядя в зал, оба молчали.

— У меня к русским всегда была слабость, — призналась Вельмонт. — Есть в них что-то особое. Вы гордитесь, надеюсь? Хоть иногда? Бывает?

— Во мне мало русского. Вода на киселе.

— Глядя на вас, этого не скажешь, — не согласилась Вельмонт и с иронией добавила: — Ну так вот, Пьер Вертягин, что касается нас с вами, коренных французов, если вы предпочитаете…

— Представляю, что мое отношение к этой истории должно казаться вам несуразным, — перебил он.

— Не в этом дело. Да вы пейте, пейте свой виски, не ждите меня… В первый раз да, действительно показалось странным, — призналась она. — В любом деле есть правила. Как в игре. Я не помешана на них. Но без правил невозможно. Хотя они и кажутся часто непродуманными, несправедливыми. Особенно это коробит людей… ну тех, в ком еще остается капля совести. Я таких людей знаю много… Мне кажется, что в этом наше с вами расхождение. Вам кажется, что таких людей мало. А я думаю, что таких людей много.

Петр понимал, что она хотела сказать что-то другое, и не перечил.

— Идеализм вообще, по-моему… В нем есть что-то глуповатое. Когда с ним имеешь дело, это очень действует на нервы. Потому что всё-таки это слабость, упрощение. У вас вроде бы хорошая репутация. Что еще нужно? Зачем вам все эти сложности? Не вы же вели дело…

— Я от вас ничего не хочу. Но, может быть, есть возможность… о которой я не знаю… оказать какую-нибудь скромную помощь. Мне было бы проще, спокойнее на душе, если бы я смог загладить вину компаньона. Послушайте… — Он осекся. — Ведь речь идет о человеке, которого уже нет в живых. Зачем я всё это объясняю?

Вельмонт покачала головой, но молчала.

— Чем можно помочь?

— Деньги у вас есть? — спросила Вельмонт.

— Какие деньги?

— Ну просто деньги. Вы в достатке живете или так?

Петр пожал плечами:

— В достатке.

— Если вам не жалко и если вам действительно хочется сделать что-то благородное, сделайте пожертвование. Покойная была приписана к одному учреждению. Сама я отношения к этому не имею. Но время от времени мне приходится помогать дому престарелых.

— Много я не смогу.

— Пожертвуйте немного.

— Сколько?

— Это вы сами должны решить.

— Я не знаю, сколько принято предлагать, — сказал Петр. — Тысяч десять, двадцать, пятьдесят?

— Ну, это уже приличная сумма! Даже если меньше, и то сделаете большое дело. Тридцати, пятидесяти не нужно, это лишнее, если у вас нет лишних денег. И вообще, обдумайте всё спокойно. Не нужно этого делать под настроение. Ваш коллега, кстати, тоже мне звонил. Когда же это было…

— Грав?

— Он хотел, чтобы я обратилась к вашей банде, к наследникам, с требованием откупа… За их махинацию. Какая всё-таки идиотская история.

— Какой наглец! У нас были разногласия, — сказал Петр. — Но я не знал, что он вам звонил.

Официантка наконец принесла минеральную воду. Петр попросил придержать для них стол в зале. Он показал на незанятый круглый стол за роялем, к которому были придвинуты обитые красным диваны. И как только официантка отошла, они перешли в общий зал.

Когда ужин был подан, разговор стал растекаться во все стороны. Вельмонт рассказывала о каком-то давнем, аналогичном деле, которое вела годы назад и которое ей удалось завершить благополучно для своих клиентов. Петр догадывался, что эти отступления, углубление в профессиональную тематику, которые казались непривычными за столом, избавляют ее от необходимости говорить о себе. В свой бокал с вином Вельмонт подливала воды. Она не потребляла соли, хлеба, изъяснялась с какой-то необычной импульсивностью, особенно не роясь в словах. Что-то в ней озадачивало. В других обстоятельствах ее манеры наверное могли бы отталкивать.

— Я хотел вас, кстати, спросить, она действительно была художницей? — спросил Петр. — Ваша подзащитная.

— И неплохой. У меня дома есть ее работы. Некоторые очень даже ничего. Если вам интересно, покажу при случае… В следующее воскресенье… Приходите обедать. Придут знакомые. Приходите, буду рада… Заодно увидите.

— Домой к вам?

— В час дня. Так познакомитесь с людьми, которые занимаются сбором средств, пожертвований. А вообще знаете что… — Вельмонт смерила его новым оценивающим взглядом. — Если хотите, мы можем съездить в дом престарелых, туда, где она жила. Увидите всё собственными глазами. Я там бываю иногда. В следующий раз, когда соберусь, я вам позвоню. Это по дороге в Версаль. Для вас совсем рядом.

— Насчет моего взноса… Я бы предпочел это сделать просто, без знакомств, — сказал Петр.

— В воскресенье, во время обеда, никто об этом говорить не будет.