Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

— Я думаю, что твоим детям без разницы, тридцать тысяч в месяц ты зарабатываешь или тридцать пять.

— Ладно вам зубоскалить! Не понимаю вас… — встрял в разговор Дюваль, впрочем, тут же осекся и с оскорбленным видом уставился в окно в обиде как бы не на спорщиков, а на какие-то внешние обстоятельства, которые их привели к разногласиям. — Питер, речь ведь не о том. Если хочешь… Ну вот, я при всех говорю… Я могу взять на себя весь «Овернский криминал». Я согласен. Из принципа. Сколько можно трепаться об одном и том же?

Заметив, что Дюваль побагровел, Петр на миг был озадачен его решимостью: Дюваль никогда не вмешивался в чужие распри. Чувство неловкости за сказанное всё же взяло верх. Крайние выводы оказывались, как всегда, самыми бесплодными. Все опять выжидающе молчали.

— Не всё получается так, как хочется. Что же делать? И в этом нет ничего личного… — вздохнув, продолжал Дюваль. — Давай, Питер, посмотрим на вещи с другой стороны… Вопрос не в доходах на душу каждого из нас. А в том, что скоро придется распускать штат, увольнять стажеров, переходить на черт знает какой режим экономии. Если мы будем заниматься разводами, приютами для престарелых…

— Тогда вот как лучше поступить… Я предлагаю вернуться к разговору, когда приедет Калленборн, — помолчав, сказал Петр. — Раз мы влезли в такие дебри, мы не можем продолжать без него.

— Опять голословности! Какие дебри?! — упрекнул Грав. — Если на то пошло, не считаешь ли ты, в самом деле, что вся эта несусветная чепуха, на которую ты тратишь время уже который месяц, что это и есть дебри? Ты делаешь работу стажеров. А те спят на работе! Посмотри вокруг! Какой адвокат с каких это пор считает унизительным для себя отстаивать интересы приличного учреждения? Никто не спорит — таких дел у нас всё больше. Но что ты предлагаешь? Слава богу, что их больше! В этом месяце у нас столько работы, что мы физически не в состоянии справиться сами. А ты выстраиваешь какую-то философскую систему! Или я ни разу не оказывал тебе услуг, за которые… Ах, черт возьми… Ну по совести?

— Я ни разу не обращался к тебе с просьбой идти вместо меня и подметать языком полы в суде, — упрекнул Петр. — С тех пор как Фон Ломова нет, ты перестал видеть разницу между твоими личными амбициями и общими нуждами.

Повисло молчание.

— Хорошо, хорошо… — отгородился Грав ладонями. — Давай на этом остановимся. Ты прав, лучше дождаться Калленборна.

Разговор продолжался еще несколько минут, но уже в отсутствие Грава, и завершился тем, что Дюваль, отпыхтевшись и отстрадав один за всех, взвалил на себя работу, от которой отказывался Петр, и едва ли не саму вину за состоявшийся «обмен мнениями». Петру же Дюваль перепоручил часть своих текущих досье с условием, что не последует возражений со стороны самих клиентов. Само возникшее разногласие предстояло обсудить всем вместе, полным составом, как этого хотел Петр, по возвращении Г. Калленборна из Мюнхена.

— Стремление к разделению труда — процесс естественный и неизбежный. Он характеризует не только нашу общественную формацию, но и сам ход развития цивилизации, потому что отвечает требованиям здравого смысла. А так как лучшей системы пока никто не придумал, то несовершенства ее лучше принимать как есть, как неизбежность. Иначе мы не сможем жить так, как нам нравится. Вот так… — сумбурно, но с энтузиазмом, как всегда, не боясь громких слов, увещевал Густав Калленборн утром в следующую пятницу, расхаживая через общий холл широкой поступью и шевеля своими черными бровями. — Судите сами: нам всё сложнее работать по старинке. Постоянно приходится дыры затыкать, распыляться, папками меняться, замещать друг друга… Так не может продолжаться. Я предлагаю раздел. — Калленборн разрубил ладонью воздух. — Раздел на сферы влияния, вот так… А что в этом плохого? Само собой разумеется, придется смириться с тем, что заработки начисляться будут разные. До тех пор, пока всё это не устаканится… — уточнил Калленборн, подняв взгляд на Петра. — Но последнее слово даже не за нами, а за клиентурой. И тут как раз многое зависит от каждого из нас. Я даже уверен, что в будущем было бы неплохо более ясно, документально подытожить разделение ролей…

Грав всплеснул руками. Что-то мешало ему согласиться с логикой Калленборна. Хотя и спорить тоже было вроде бы больше не о чем. Он продолжал дожидаться реакции остальных.

По ходу дискуссии Бротте счел нужным вставить в разговор свое слово, но никто так и не понял, какой точки зрения он придерживается. Ждать реакции от Дюваля, как всегда, было бессмысленно. Сгорбившись над столиком, весь вспаренный, Дюваль разливал кофе по пластмассовым стаканчикам. Секретарша Анны на работе еще не появлялась, никто не знал, куда она убирает чашки, и на лице Дюваля, возложившего на себя ее роль, появилось выражение какого-то немужского, бюргерского удовольствия, да и просто облегчения.