— По крайней мере, я думаю, можно… — поддержал Дюваль Калленборна, но осекся, покраснел и договорил с усилием: — Думаю, можно попробовать. На месяц-два. А там будет видно. Как ты думаешь, Питер? Пей кофе, пока горячий…
Ко всеобщему удивлению, Калленборн вдруг встал на сторону Петра, в очередной раз поражая своим умением в нужный момент находить неожиданно простые решения. Он предложил новое распределение ролей: Петр отныне полностью освобождался от овернского досье, как и ото всех других дел, связанных с коммерческим и земельным правом. Но в обмен на это, чтобы хоть немного разгрузить компаньонов, ему вменялось в обязанность курировать большую часть гражданских дел, а также те редкие уголовные дела, которые всё реже, но всё еще попадали в ведение кабинета. Стажеры, и тот и другой, должны были перейти под его начало.
Последнее условие Петра едва ли устраивало, но дальнейших дебатов не хотелось. В новой переорганизации работы Калленборн даже умудрялся выделять какие-то прямые выгоды для всех, поскольку уже сегодня казалось очевидным, что в скором времени начнет увеличиваться доля международных гражданских дел, и в том числе дел, связанных с Германией, на которые рано или поздно кому-нибудь да пришлось бы выкраивать время. Кроме того, Калленборн предлагал принять решение пока половинчатое: перераспределение обязанностей предстояло опробовать до конца года, без каких-либо переоформлений, и только затем, в случае, если это приведет к положительным результатам, было бы разумно подытожить отношения документально. На этом и порешили…
Вечером Петр задержался в кабинете позднее обычного. Был уже девятый час, все разъехались по домам, когда раздался стук в дверь.
— Анна? — спросил он. — Входите же!
На пороге вырос Мартин Грав. Подняв перед собой бутылку виски и два стакана, Грав усмехнулся и произнес:
— Я назначил жене встречу. Сегодня к тестю едем с повинной. По рюмашке?
— Входи, конечно…
Петр поднялся, сдвинул бумаги с края стола и освободил от папок стоявший сбоку от камина стул.
Водрузившись на стул, Грав плеснул в стаканы виски и тяжело вздохнул:
— Я всегда считал, что мы с тобой понимаем друг друга. Не понимаю, почему столько сложностей последнее время?
Петр хотел что-то сказать, но только развел руками.
— Ну да черт с ним! Я вот что хотел… Ты не хочешь поужинать у нас с Мартой… на неделе, — сменил Грав тему. — Малыша увидите.
— Мы с Мартой больше не живем вместе, — не сразу ответил Петр.
— Вот как? Не знал, извиняюсь… Жаль, конечно… — Грав не мог скрыть удивления. — Откровенно говоря, она мне была симпатична. Прости, если я…
— Да нет, ради бога… — отмахнулся Петр. — Как ваш малыш? Справляетесь?
— Такой чертенок! Радости полные штаны… Это у него. А у нас… Ребенок отнимает столько сил, представить себе не можешь.
— Как раз представляю.
— Но простые заботы упорядочивают жизнь. Забот, возни вроде бы больше, а на душе как-то по-другому, спокойнее. Суеты меньше, напряжения… Как кому, конечно… — Грав вздохнул и отхлебнул из своего стакана. — Дурака и могила не исправит. А другому любая встряска на пользу.
— Пожалуй, — согласился Петр; распахнув окно пошире и высунувшись наружу, он с удовольствием глотал посвежевший вечерний воздух. — Кстати, чем закончилась эпопея? — спросил он.
— С наследниками?.. Ты разве не в курсе? — удивился Грав. — Да ничем. Была апелляция. Но наша старуха, — ты не поверишь, — взяла и это… Пожелала всем всего лучшего. В конце августа.
— То есть как?
— Да так, представь себе.
— И что теперь? Что дальше?
— Наследников у нее нет. На этом всё и закончилось.
— Ты хочешь сказать, что эта компания, обобравшая ее… что они вышли сухими из воды?
Грав молча закивал.
— Можно и так сформулировать, — вздохнул он. — Я был готов, если честно, поддаться твоим настроениям…
— А что же ее адвокат?
— Вельмонт?.. Какой смысл продолжать?
На столе зазвонил телефон.
— Жена, из машины… Я предупредил, что буду у тебя, — сказал Грав.
Петр протянул трубку Граву. Тот пообещал жене сразу же спуститься на улицу и, положив трубку, извиняющимся тоном объяснил, что хотел бы продолжить разговор завтра.
Уже в дверях Грав показал Петру на бутылку виски, оставленную на столе, и пригрозил пальцем.
Петр провел в кабинете еще около часа. Опять звонил Луизе, и опять ее не застал. Теряясь в догадках, он набрал свой номер в Гарне — среди недели Луиза иногда появлялась без предупреждения — и на домашнем автоответчике услышал ее сообщение.
Луиза предупреждала, что останется ночевать у подруги Моны. Однако он не мог не уловить в голосе неестественно медлительных, виноватых ноток. Луиза оставила номер телефона подруги. Он тотчас позвонил по нему. Включался музыкальный анонс, пассаж из Гершвина, после которого незнакомый девичий голос звучно подстегивал: «Оставьте сообщение. У вас просто нет другого выхода…»