Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Гюго неоднократно заявлял, что ему «торопиться некуда». Когда его приходилось отрывать от телевизора, он закатывал настоящий скандал, упрекал в неуважении к себе. А если случалось, что Петр набирал его номер в неподходящий момент, он словно нарочно подставлял к трубке не то ухо, вместо левого, здорового уха подставлял правое, на которое почти не слышал, и тем самым добивался своего — разговор приходилось отложить.

Отказываясь верить в то, что из этой «бумажной возни» — так Гюго заклеймил уже проделанные Петром усилия — может получиться что-то путное, что в результате кто-то может выйти победителем, старик на все просьбы реагировал с апатией, дожидался ото всех каких-то чудес, считал, что если адвокат взялся заниматься его делами без вознаграждения, то у него есть на это свои причины, а поэтому не чувствовал себя сколько-нибудь обязанным.

Но наибольшая трудность, с которой Петру пришлось столкнуться, заключалась в том, что Гюго многого недоговаривал и имел привычку преподносить факты в искаженном виде. Недоразумения повторялись раз за разом. По поводу сбыта картин через аукционы, в частности, выяснилось, что отношения Гюго с владельцем галереи, который поставлял картины на эти торги, не были в прошлом столь враждебными, как до сих пор все считали. Налицо было как раз обратное: владелец галереи, еще и приходившийся Гюго дальним родственником, на протяжении ряда лет по-настоящему пекся о карьере старика, делал для этого всё, что было в его силах — явление крайне редкое в среде торговцев произведениями искусства.

Петру удалось добиться личной встречи. Но для этого пришлось ехать в Гавр, в окрестности которого владелец галереи переселился. Передав ведение дел галереи сыну, тот перебрался на постоянное жительство в прибрежную Нормандию.

Слухи о кончине распространялись, как выяснялось, самим Гюго. Не без помощи сородича-махинатора. Но и галерейщик и аукционер просто делали свою работу, только и всего. Столь радикальная тактика была, в конце концов, не такой уж безмозглой. Она позволяла подогревать на картины спрос. Ввести в заблуждение ту неширокую сеть клиентуры — в основном мелких спекулянтов предметами искусства с периферии, интерес которых к картинам Гюго при таком повороте событий, его кончине, не мог не обостриться, — не составляло большого труда. И цены на картины действительно подскочили. Просто и эффективно. Риск к тому же сводился к минимуму: в тюрьму за одни слухи еще никто и никогда не садился. Махинаторы не предвидели одного — что цены подскочат так сильно…

Во вторую поездку на побережье пришлось ехать уже в Довиль, где Петр встречался с самим аукционером. Третья поездка была предпринята в Руан — в тамошнем суде рассматривалось одно из старых дел по долговому обязательству. Эти неожиданные прогулки на машине по Нормандии были для Петра между тем единственной и совершенно непредусмотренной наградой за неблагодарный труд.

В обратную сторону он ехал по автостраде. Но утром, выезжая из Гарна, он предпочитал обыкновенную шоссейную дорогу № 13, выезжал пораньше, чтобы не гнать сломя голову и чтобы иметь возможность остановиться на обед в дорожном ресторане. Еще в первую поездку ему повстречался по дороге небольшой ресторан, облюбованный водителями или даже дальнобойщиками, и он останавливался в нем каждый раз. Ресторан назывался «У Билла». Хозяин заведения, предприимчивый американец, всего за сорок франков одаривал любителя плотно поесть, возможностью самостоятельно черпать из кастрюли, которую ему ставили прямо на стол, неимоверные порции тушеной говядины, а в придачу к щедрой, по-мужски приготовленной пище всем доставался еще и идиллический местный пейзаж за окном. За полем была видна запущенная ферма. Паслось стадо коров. Над рощей вздымался шпиль сельской церквушки. Золотистые рулоны сена покрывали всё поле, и даже внутри помещения от него стоял до удушья ароматный запах.

Необозримые поля с утра затягивал туман. Вдоль дороги плыли молчаливые пейзажи, никогда не сбрасывающие с себя бледно-фиолетовой дымки и буквально всасывающие в себя… Всё это наполняло душу каким-то ненасытным безмолвием, онемением. Местность была настолько живописной, что иногда Петра охватывало мучительное желание дать по тормозам, съехать на обочину, забежать со всех ног в поле, упасть и лежать там, глотая запахи травы, земли, тумана, пыли, до тех пор, пока не появится чувство слияния со всём этим в каждой клетке тела.

Всё напоминало давние, студенческие годы, ту эпоху, когда он отчаянно любил водить и при первой же возможности садился за руль, чтобы колесить по прибрежной провинции на старых, доживающих последние дни развалюхах, которые в то время можно было приобрести за несколько сот франков…