Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Шарлотта Вельмонт настаивала на том, чтобы его дорожные расходы были покрыты из кассы ассоциации: она предлагала оплатить расходы на бензин, на проезд по платным автострадам, на питание. Петр отказывался. Во-первых, потому, что обеды у «Билла» казались ему вершиной личного удовольствия, не имеющего никакого отношения к делу, которым он занимался, а во-вторых, потому, что в предложении расплатиться с ним за бензин крылось что-то несуразное после того, как на нужды этой самой ассоциации он выложил из своего кармана чек на сорок тысяч франков.

Плачевные дела Ксавье Гюго являлись лишь началом. Не прошло и десяти дней, как Шарлотта Вельмонт обратилась к Петру с двумя новыми поручениями. Поручения касались другого приюта, находившегося в самом Париже, в четвертом округе.

Речь шла об очередной пожилой клиентке, некогда портнихи при доме Курреж, которая прожила кипучую жизнь, в полном достатке, а теперь — всё происходило по обычной схеме, — всеми забытая и больная, доживала свои дни в полной нищете и одиночестве. В задачу Петра входило добиться от родственников, которым она преждевременно отдала всё свое состояние, денежных выплат на ее содержание. Сыновья, получившие наследство, уже пятый год не могли ни о чем договориться из-за разногласий, раздиравших их жен, и, пока они выясняли отношения, не жалея денег на адвокатов, мать была не в состоянии даже оплачивать свое проживание в приюте, перебивалась единовременными подачками.

Дирекция приюта, в котором жила «портниха» — так все звали старушку, — заодно возложила на Петра и другое поручение. Его попросили о юридическом содействии «опекунскому совету», хлопотавшему от лица нескольких питомцев заведения…

А затем обращения Вельмонт за помощью превратились в обычное явление. Петр брал на себя проведение устных консультаций. Обычно они происходили по телефону. Но в некоторых случаях требовалась личная встреча. Несколько реже приходилось заниматься оформлением бумаг, связанных с получением инвалидности, пенсии, с разделом наследства. Еще как-то раз Петру пришлось консультировать пожилую пару, да и конкретно помогать обоим в составлении сложного брачного договора. В брак вступал розовощекий восьмидесятилетний математик и сухонькая старая дева, полжизни проведшая в монастыре послушницей, которые проживали в разных домах престарелых и отыскали друг друга по объявлению в газете. Подготовка акта единения их душ в одно целое превратилась в очередной гордиев узел, и как всегда, из-за имущества, на которое претендовали наследники.

Роль Вельмонт сводилась к координированию его действий с графиком загрузки ее ассоциации, основной груз в работе которой несла на своих плечах группа из постоянных членов, состоявшая из десяти адвокатов различного профиля. Деятельность «благотворительного содружества» слишком походила, по мнению Петра, на работу бюро добрых услуг. И он в корне отметал посягательства на свою независимость, особенно после того, как однажды услышал, что все десять адвокатов, составлявшие ведущий костяк, были женщинами.

С живостью представляя себе протекание консультативных чаепитий, на которые Вельмонт не переставала его зазывать, — прогрессивно настроенные феминистки и просто нештатные альтруистки в брюках, подгоняемые в своих начинаниях как возрастом, так и личной семейной неустроенностью, потчуют друг друга чаем с низкокалорийным печеньем… — Петр и слышать отказывался о том, чтобы принимать участие в этих консилиумах.

Вельмонт проявляла такт, он не мог этого не замечать. И несмотря на то, что им приходилось встречаться всё более регулярно, из-за чего сближение, которого он немного опасался, становилось неизбежным, обсуждений на старые темы между ними больше не возникало.

Регулярного графиказанятий у Луизы не было весь октябрь. С некоторой безалаберностью, но это стало уже неотъемлемой частью всего учебного процесса, она посещала лекции по истории искусств, которые читал, если верить тому, что она рассказывала, пожилой бабник, щеголявший перед аудиторией тем, что провел летний отпуск в Соединенных Штатах и издал там свой многолетний опус о древнегреческом ваянии и зодчестве, вперемежку с какими-то литературными виршами. Несмотря на «хороший» возраст, профессор был холост и оставался заядлым ловеласом, а поэтому нетрудно было вообразить, какой выигрыш он мог извлекать из того, что курс его почти полностью состоял из девочек.

«Так жалко беднягу иногда… так жалко, сердце кровью обливается! — объясняла Луиза. — Никто даже представить себе не может, как ему тяжко с нами. Он же один и такой забитый — смотреть жутко. А нас — видимо-невидимо, и все нарасхват! Поднимется, бедный, на кафедру, а глаза… ну просто разбегаются…»