Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

— Я хотела жить как все нормальные люди… Без этой кошмарной опеки. Без жужжания над ухом: надо это, надо то… Но разве ты не знаешь, какой папа зануда? — Луиза перевела дух и продолжала еще более заунывным тоном: — Меня всегда обвиняли в лени. Но дело в том, что я с детства любила одно-единственное занятие — читать! Да еще облака разглядывать. Мне еще четырнадцать не стукнуло, когда я зачитывалась «Анной Карениной»… Нет, ты не можешь этого понять. Ты-то, уверена, и в глаза ее не видел?

— Анну Каренину?

— Вот и разговаривай с тобой… Ее ты не мог увидеть! Она давным-давно покончила собой. Бросилась под поезд! От несчастной любви, между прочим…

— А почему «между прочим»?

— Пожалуйста, не надо, Пэ… Ты же спрашиваешь меня, я тебе и отвечаю…

Впервые назначив Луизе встречу в ресторане при театре, где как-то раз он ужинал с Шарлоттой Вельмонт, Петр сидел в ожидании как на иголках. Он боялся смотреть по сторонам. Что, если появится кто-то знакомый и его накроют с поличным?

Встречи в этом баре вскоре стали регулярными. Занятия Луизы проходили в разных учебных корпусах, разбросанных по всему городу, но чаще всего в Гран-Пале. И он всегда приезжал заранее.

Худощавый, приветливый официант в коротком пиджачке, как и его сменщица — молодая девушка с черным ртом, по-видимому, тоже студентка, по одному выражению его лица вскоре научились угадывать, что ему лучше предложить. Если он начинал листать газету — эспрессо со стаканом холодной воды. Если просто глазел по сторонам — двойной виски с большим количеством льда…

Сидеть в кафе Луиза не любила. В баре на Елисейских Полях они проводили не больше четверти часа, здесь и составляли план на вечер. Право выбора доставалось всегда ей.

«Медитировать перед куском жареной говядины или тарелкой с китайскими пельменями…» (так она отзывалась о ресторанах) ей претило не меньше, чем «куковать» в прокуренных городских забегаловках. Однако поздние киносеансы — ее любимый досуг, предаться которому она уговаривала Петра чуть ли не каждый вечер, — не могли не заканчиваться рестораном. Не ехать же после сеанса ужинать домой. И мало-помалу Петру удалось привить ей привычку ужинать вне дома, хотя и с некоторыми ограничениями: Луиза признавала лишь несколько «сносных дыр», причем довольно невзрачных.

Одна из этих «дыр», шведский ресторан в восьмом округе, Петру был знаком не первый год. Большой выбор сельди под всевозможными соусами, богемное обслуживание; пресловутой французской гастрономией здесь и не пахло. Два других ресторана находились за городом по дороге в Гарн. И в те дни, когда ему приходилось оставаться на ночь в городе, загородные рестораны отпадали. В списке загородных, «сносных», значилась также захудалая харчевня, из тех, что по выходным превращаются в кабаре и дискотеки и куда туристов свозят полными автобусами. Таких заведений было полным-полно вдоль набережных Марны, как раз на том самом отрезке берега, с островками, где Сезанн когда-то написал свои прославленные пейзажи. Утопающие в зелени, зыбкие, туманные, как и всё на свете, очертания предместий столицы сегодня растворялись, правда, не в тумане, как на картинах, а в выхлопном чаду, но при этом всё еще оставались узнаваемы, стоило приехать засветло, даже если для выявления сходства со знаменитыми прототипами от воображения требовались немалые усилия. Луиза соглашалась ездить к Марне только потому, что в ее детской спальне висели когда-то репродукции этих картин.

Вечера у Марны заканчивались прогулкой вдоль реки, где романтично попахивало карпами, сырой лягушатиной и душноватыми городскими окраинами, а в глазах рябило от отражения лампадеров, которые ярким заревом освещали противоположный берег.

Во время прогулок по набережной Луиза и побуждала Петра к таким подвигам, при воспоминании о которых у него и позднее замирало в груди. Происходило всё на вымирающем к ночи променаде, на одной из облюбованных ею скамеек, там, где гигантская плакучая ива своими обвисшими лохмами образовывала у самой воды вполне укромное местечко. Однажды проделки чуть не обернулись крахом.

В двух шагах от них вдруг незаметно очутилась старушка, выгуливавшая собаку. Быстро сообразив, в чем дело, старушка стала тактично отдаляться. Но ее бульдог, чего-то испугавшийся, рассвирепел, стал рвать поводок и надрывался от лая. Как назло, в этот самый момент наверху по набережной патрулировала полицейская машина. Что-то заметив, не то просто реагируя на необычный для квартала, озверелый лай собаки, полицейские притормозили, вышли из машины и стали вдвоем спускаться к воде, в преступный мрак. Сквозь просвет деревьев было видно, что оба держатся за правый бок…

Вместе с Луизой Петр пересмотрел такое количество фильмов, начиная от стародавних, известных, на которые молятся синефилы, и вплоть до последних фестивальных новинок, которые крикливо зазывают прохожих с афиш на центральных улицах и в городе и за городом, что иногда бредил увиденным по ночам.