Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

Именно стереотипы — Петр не мог вводить себя в заблуждение — вызвали в душе наибольший протест и отвращение. В соответствии с той же нехитрой логикой, «асоциальное» отношение к столь простой, по сути, житейской проблеме и превращало всё в дилемму, неразрешимую в тех же социальных рамках. И чем дальше — тем больше. Стоило ему мысленно вернуться в мир реальный, со всеми его извечными стереотипами, с родственными обязанностями, со всеми теми нормами и правилами, которые он не мог отвергать, потому что не верил в отрицание как таковое, но в то же время не мог не чувствовать ни малейшего доверия к этим нормам и не мог довольствоваться суеверием, что вся эта жизненная шелуха почему-то необходима… — стоило ему задуматься на миг, что рано или поздно придется объясняться с родителями Луизы, и у него опускались руки. От новых сомнений. От непонимания себя самого. От неизвестности, которая поджидала впереди. От вчерашних самоувещеваний не оставалось камня на камне. Но в таком случае разве не была Луиза права, упрекая его, бывало, в ханжестве?

Не пора ли открыть глаза и взглянуть на вещи трезвым взглядом? Разве не сужал он вокруг племянницы круги? Разве не делал он всё возможное для того, чтобы свести на нет дистанцию, разделявшую их и не позволявшую отношениям развиваться в предсказуемом направлении? Ведь он не принял никаких мер предосторожности даже в тот момент, когда уже понимал, что эти меры напрашиваются. Не объяснялась ли его изначальная осторожность, воздержание от инициатив и первых шагов по сближению, которых он так и не сделал, его полной уверенностью, что в этом нет необходимости, что она сделает эти шаги сама? Не пытался ли он таким образом оградить себя от угрызений совести?..

Как раз на днях опять предстояла встреча с Брэйзиером-отцом. Судя по участившимся звонкам, тот опять собирал чемоданы, опять намеревался нагрянуть в Париж и вез, видимо, какие-то новости по поводу волокиты со срывом своих поставок и конечно же собирался о чем-нибудь просить. Петру даже трудно было представить себе момент этой встречи. Как смотреть папаше в глаза?..

Как-то в пятницу, приехав на Аллезию без предупреждения, Петр впервые застал Луизу в обществе сверстников и сверстниц. Компанию было слышно еще с улицы, окно оказалось настежь распахнутым, но Петр не сразу понял, что шум доносится из квартиры Луизы.

В тесноте комнаты уместилось человек десять молодых людей. Гости дружно восседали на полу вокруг подноса с бутылками. Обмывалось какое-то событие. Из находившихся в комнате Петр был знаком лишь с американцем МакКлоузом.

Довольная ролью хозяйки, Луиза разливала по протягиваемым ей серебряным рюмкам шведский «Абсолют». Водку все расплескивали на ковер, не донеся до стола, то есть до подноса, стоявшего на шляпной коробке. Вся братия переливала водку из рюмок в стаканы с апельсиновым соком.

Переборов первоначальное замешательство, Петр сообразил, что уместнее всего предстать перед гостями в своей законной роли — в роли родственника. Американец скептически ухмылялся.

На миг оказавшись наедине с Луизой в тесной прихожей, Петр вручил ей подарок — кашемировый свитер и небольшой клетчатый плед из верблюжьей шерсти, на которые потратил в три раза больше, чем планировал.

Никакой реакции не последовало. Луиза была слишком занята гостями.

Петр собирался сразу же уходить. Но Луиза вдруг увлекла его на кухню и уже там, уставив на него взгляд, полный не столько упрямства, сколько мольбы и некоторой беспомощности, стала уговаривать его остаться. Сила воли его, как всегда, оставила. Сам не зная почему, Петр принял решение сидеть здесь до последнего, кого бы ему ни пришлось из себя изображать — пещерное племя, собравшееся у домашнего очага, оригинала дядю, адвоката, русского или просто любителя проводить досуг в кругу подрастающего поколения. Впрочем, от панибратства с молодежью лучше было воздержаться…

На кухню пробрался МакКлоуз. Он пообещал приготовить омлет на всю компанию. Ничего, кроме яиц, сыра, фруктов и напитков, в доме не было. Петр взялся помогать. На пару перетаптываясь у крохотного столика, но только мешая друг другу, они принялись взбивать яйца в глубокой посудине и иронично переглядывались.

Американец вдруг хлопнул Петра по плечу.

— Наслышан, Пэ… и рад за вас! — заявил МакКлоуз.

— О чем именно? — переборов себя, спросил Петр.

— Эй, мэн… Уж кого-кого, а меня вы можете не опасаться. — МакКлоуз тут же предостерег ладонями от возражений и на хорошем французском языке добавил: — Везет же некоторым… Хотите еще глоточек?

Он достал из холодильника нераспечатанную бутылку «Абсолюта», наполнил два серебряных стопарика, один из них протянул Петру, энергично подмигнул и отхлебнул из своей стопки, не морщась, словно в нем была вода, а не водка.

К удовольствию американца, Петр осушил рюмку одним глотком.

— Ну а вы… кем вы Луизе приходитесь, если не секрет? — не удержался Петр от вопроса, который давно не давал ему покоя.