Ничего нового Мольтаверн сообщить о себе не мог. На вопросы Петра — он старался быть максимально тактичным в своих расспросах — Леон Мольтаверн отвечал с таким видом, будто исполнял хорошо заученный ритуал, которому он привык не придавать большого значения. Расставив колени, он подпирал себя в бока массивными ручищами с толстыми, как веревки, венами и слегка покачивался. На правой руке, ниже локтя, красовалась едва заметная татуировка с изображением парашюта, к которому снизу было подвешено что-то вроде молота, по форме напоминающего лунный серп, не то якорь. Легкость, с которой Мольтаверн приходил в смущение, Петра немного обескураживала, но в то же время располагала к себе…
Жоссы, наконец, приехали. Первой вошла Сюзанна Жосс. Извинившись за «задержку», — они опоздали больше чем на час, — она предложила гостю аперитив и по мере того, как вынимала бутылки, один напиток за другим, из большого скопления раскупоренных бутылок, которые были собраны на столике справа от камина, разглядывала гостя во все глаза.
Глава семейства, появившийся в гостиной в темно-зеленом мохнатом пиджаке, поражал своей нездоровой худобой и истоптанной обувью. Он вежливо кивал, молча соглашался с каждым словом жены, которая принялась пересказывать хорошо знакомую Петру историю о том, как легионер попал к ним на ПМЖ.
И как только Мольтаверн вышел из комнаты, Сюзанна Жосс заговорила о своих попытках пристроить его на какую-нибудь постоянную или временную работу. В тон объяснений закрадывались виноватые нотки. Разговоры о переселении Мольтаверна в Гарн здесь явно велись с утра до ночи. Расставание с легионером Жоссам было, как ни крути, в тягость. И муж и жена испытывали к своему нахлебнику привязанность, это казалось очевидным. Но Петр не понимал, почему Вельмонт не посчитала нужным его об этом предупредить. В не меньшем затруднении он оказался и тогда, когда до него дошло, что с переездом Мольтаверна к нему в Гарн Жоссы не торопятся.
Он попросил, чтобы переезд состоялся завтра же и предлагал приехать и забрать Мольтаверна сам в послеобеденное время. Другого свободного дня просто не было. Жоссы озадаченно переглядывались.
— Давайте поговорим за ужином, — предложила Сюзанна Жосс.
— К сожалению, я должен ехать.
Жоссы опять чего-то недопонимали, выглядели обиженными. Но Петр стал решительно прощаться.
— Я надеюсь, вы будете у нас бывать иногда, а то как-то… Звоните, приезжайте, когда есть желание. Мы ужинаем всегда дома. Дети к Леону привыкли, будут скучать… — невнятно распиналась Сюзанна Жосс, поглядывая на мужчин снизу вверх, когда всем вместе им пришлось выйти на улицу. — Вместе с Леоном приезжайте, да и сами… В следующую субботу вы свободны?
Они уже прошли к воротам, а Петр всё раздумывал.
— Мне трудно сразу обещать, — сказал он. — Могу дать вам ответ завтра? А еще лучше на неделе…
Тянуть с переездом
Петр не хотел не только из-за сомнений, которым не было конца все эти дни. После того как все вопросы были решены, и назад пути вроде бы не было, никто вдруг больше не торопился, никто не проявлял инициативы. Петру казалось, что Жоссы, Вельмонт, да и сам Мольтаверн могут вообще передумать.В себе самом он тоже не был уверен до конца. Появление в доме чужого человека — событие серьезное. Хочешь не хочешь, но изменений в домашней жизни было не избежать. Как ко всему отнесется Луиза? Как она вообще отреагирует на происходящее?
Предвидеть ее реакцию Петр не мог и лишь выстраивал в голове сложные, а иногда и тупиковые схемы, пытаясь заранее просчитать все ходы и выходы, если что-то произойдет не так, как он планировал.
В конце концов он решил не ставить ее в известность, не обсуждать ничего заранее. Казалось очевидным, что Луизе проще будет принять факт поселения в доме чужого человека, когда она увидит его собственными глазами. Бывали даже минуты, когда он начинал верить, что столь напрягавшая его перемена может придать их отношениям что-то новое, недостающее им. Ведь речь шла о помощи человеку, а это всегда сближает.
На оптимистический лад настраивало еще одно обстоятельство. Как раз недавно старик Далл’О вновь заговорил о том, что ему придется скоро оставить работу. Далл’О жаловался на участившиеся недуги, просил взглянуть на вещи здраво: рано или поздно всё равно пришлось бы искать ему замену, ведь он и так работал полуофициально, большую часть оклада получал наличными, а возраст его давно перевалил за официальный пенсионный. Петр понимал, что Далл’О не уйдет, не предупредив о своем уходе заблаговременно. Старик никогда бы не бросил сад на произвол судьбы. Но не могли же все расчеты сводиться только к этому, к чужой безотказности, к добросовестности старого человека.