Пытаясь удостовериться в том, что служба в Иностранном легионе давала человеку возможность выбелить свою биографию и даже изменить ее, Петр листал по ночам книги, которые не переставала заказывать для него Анна. А однажды, шутки ради, он проделал с Мольтаверном безобидный эксперимент. В ходе обычной застольной дискуссии он неожиданно обратился к нему по-английски, вскользь заметив, что если он выдавал себя когда-то за англичанина, то должен как минимум владеть английским.
От полученного ответа Петр буквально остолбенел. Мольтаверн совершенно свободно говорил по-английски. Он мог бы похвастаться своим выговором: в него лишь иногда закрадывались простоватые уличные интонации.
После этого случая Петр прислушивался к рассказам Мольтаверна уже по-другому — к тому, как он расписывал казарменную жизнь, службу в Африке, в Чаде, куда попал будто бы в восемьдесят четвертом году и откуда вернулся, переполненный леденящими душу впечатлениями. Мольтаверн подчас разглашал невероятные вещи. Так, например, однажды он вдруг стал рассказывать — если его рассказы, конечно, можно было принимать за чистую монету, — как легионеры злоупотребляли нищетой местного населения. Сначала соседи по дислокации — речь шла о батальоне морской пехоты, — а затем и некоторые его ближайшие сослуживцы, из его подразделения, опускались до такой низости, что выменивали на хлеб несовершеннолетних девочек. Нищие изголодавшиеся родители приводили дочерей на ночь, отдавали их в коллективное пользование как есть — голодными, чумазыми. Так что сначала малолетних «грязнуль» приходилось отмывать и откармливать…
Мольтаверн утверждал, что в самом начале военных действий в Персидском заливе, ровно через три дня после знаменитой бомбардировки, которую добрая половина человечества могла наблюдать по телевизору, не вставая со своих диванов, он разгуливал по окрестностям Багдада с голубым беретом на голове. В Багдад он был десантирован. Группа спецназа насчитывала около пятидесяти «бойцов-головорезов» из французского Легиона, но среди них были и американские военнослужащие. Задание заключалось в том, чтобы «стереть с лица земли» бункеры Хусейна и его вместе с ними. К выполнению «задачи» уже было приступили. Но «генералы» отозвали десант назад во избежание назревающего скандала. О спецоперации, которая являлась вопиющим нарушением полномочий, полученных от ООН американским контингентом, пронюхал будто бы кто-то из журналистов.
Одно из открытий, сделанных Луизой, заставило Петра вызвать Мольтаверна на серьезное объяснение. По утверждениям Луизы, Мольтаверн не был круглым сиротой, как все считали. У него будто бы была родная сестра. Жила сестра на юго-западе Франции, в Пиренеях.
Этот разговор состоялся вечером. Приехав в Гарн с наступлением темноты, Петр застал Мольтаверна в саду. Починив старый поливочный треножник, Мольтаверн начинал поливку газонов в нижней части участка, устанавливал треножник со шлангом на правой стороне газона, в придачу к двум другим, которые уже покрывали брызгами газон возле розария. Когда Петр, наспех переодевшись, босиком приблизился к нему по траве, Мольтаверн был вымокшим с ног до головы, а по локти еще и в чем-то черном.
— Леон, лучше перенести вон туда, левее! — на ходу попросил Петр. — Я вчера не стал всё поливать, поздно было… Тебе удалось починить эту штуковину?
— Я прочистил засор, — ответил Мольтаверн, вытирая лоб тыльной стороной руки. — И резьбу сорвало. Я хомут пока присобачил. Потом починю…
— Молодец, спасибо…
Оглядев политые кусты, Петр с наслаждением топтался босыми ногами по намокшему как губка, издающему хлюпающие звуки газону.
— Опять жарища стояла? — спросил он.
— Так себе, терпимо… Вы лучше отойдите к кустам, а то вас обольет.
Стараясь развернуть разбрызгиватель, Мольтаверн отшвырнул шланг ногой в сторону и сам оказался под струей воды.
— А в городе духота, невыносимо, — сказал Петр. — Еще неделя такой жары, и всё выгорит подчистую.
— На завтра дождь обещали.
— Леон, я хотел с тобой поговорить. Оставь всё на минуту… Но только переоденься, ты мокрый весь…
Мольтаверн не любил загадок. Мгновенно сникнув, он всадил ножки разбрызгивателя в землю, ополоснул под струей воды руки, по самые плечи, и неторопливо зашагал к себе.
Через несколько минут он вернулся в сухих джинсах и майке и приблизился к Петру. Вместе они пошли в обход розария.
— Ты прости меня за прямоту, но у тебя действительно есть родня? — спросил Петр.
— Луиза доложила? — Помедлив, тот усмехнулся.
— Ты же понимаешь, что это слишком неожиданно для меня.
Глядя себе под ноги, Мольтаверн шел молча. Петр остановился:
— Сестра, если я правильно понял? В Пиренеях?
— Не в Пиренеях… под Даксом.
— Леон, не вижу, что это может изменить в наших отношениях, — сказал Петр. — Но объясни, к чему такие тайны?
— Да нет никаких тайн… Вы как будто не понимаете, что родственников теребят первым делом, когда что-то не так.
— Да брось! Мы в свободной стране живем. Есть законы, нормы всякие… — отмахнулся Петр. — Родная сестра?.. Или еще кто-нибудь есть?
— Только сестра. Родная.
— Ты видишься с ней?