Звёздная ночь (СИ)

Чонгук растеряно смотрел мне в глаза, явно чувствуя себя некомфортно от того, что теперь ему приходится находиться в ситуации, где уже в качестве пиздецки провинившегося был он сам. Мне были родственны его чувства, потому что сама ощущала себя так же, когда не знала, как к нему подступиться после того, как жестко облажалась. Но это нисколько не утихомиривало мое желание услышать что-то, что может хотя бы немного оправдать его поступок и успокоить меня.

— Я считал, что не имею права удерживать тебя, когда ты хочешь двигаться вперёд. Поэтому, если бы я отпустил сейчас, то всё, что ты задумала, без сомнений исполнилось, потому что это ты, Лиён, и ты знаешь, ради чего живёшь, — он делает несколько шагов ко мне навстречу, а мне непроизвольно хочется отстраниться назад, но все ещё от ступора не могу сдвинуться с места, — Но я не могу этого сделать. И не хочу.

Он должно быть знал, что пока мы находимся в этой кладовке, я не смогу сопротивляться ему. Я пытаюсь, но не могу. Ни черта не могу. Ни пройти мимо, ни оставить его. Потому что мне хотелось быть рядом, даже за этой невидимой стеной, видеть и чувствовать это сожаление во взгляде, который приковывал меня к себе невидимыми нитями. Хочу быть уверенной в том, что я ощущаю с его стороны любовь, но остерегаюсь снова обжечься о новое разочарование. Боюсь даже думать, что он не любит меня настолько сильно, как люблю его я. Мне в принципе страшно думать о чём-то, что может снова приуменьшить мою значимость в его жизни.

— Ты такой придурок, — наконец тихо проговариваю я, коря себя за подрагивающий голос, — Я ненавижу то, что ты так подумал. Мне ненавистна каждая мысль о том, что ты повелся на эти пустые слова. Мне противно даже то, что ты говоришь мне эти вещи, что ты правда считал, что можешь быть моей преградой для достижения какой-то херни, которую навязал тебе мой отец.

Это было похоже на извержение вулкана. Совершенно непредвиденное, ведь ярость возникла в моей груди, словно стихия, за считанные секунды, которую я не в состоянии была обуздать. Я была живым шаром, переполненным самыми разными эмоциями, которые стремились вырваться за пределы тела и обжечь всей этой горечью Чонгука. Чтобы передать ему хотя бы часть того, что я чувствовала. Чтобы он понимал не только величину своей боли, но и разделил мою, силы которой ему были неведомы.

— Как ты мог так подумать? Неужели ты до сих пор ничего не понял, Чонгук?

Ну зачем он смотрит на меня так виновато, почему я не могу довольствоваться тем, что теперь ему так же больно, как и мне? Его глаза выглядят печальными, и мне хочется прильнуть к нему, заключить в объятиях и зарыться пальцами в волосах. Я мечусь между двумя состояниями сразу, сгорая от переполняющих злости и любви. Я должна проявить хотя бы долю своего характера, дожать до конца то, что съедало меня, окончательно убедить его в своей правоте.

— Прости меня, — говорит Чонгук и снова делает шаги навстречу, теперь стоя от меня на расстоянии вытянутой руки. Я тяжело сглатываю и пару раз моргаю, не имея сил отступить назад, будто невидимые лианы все ещё держали меня за ноги. Я слишком слаба перед Чонгуком, и даже не вижу смысла отрицать это, ведь с каждой секундой я теряла всю свою шаткую решимость.

— Ты поступил так, словно я для тебя ничего не значу, — говорю я, не сводя взгляда с его выразительных глаз, которые, кажется, видели меня насквозь и считывали лишь слова моего разума, обделяя вниманием то, что вырывается из моего рта, — Одного гребаного «прости» недостаточно, — в голову закрадывается мысль обойти его стороной и отправиться в зал, чтобы отдать фотофон и сбежать отсюда, но боюсь оттолкнуть его. Боюсь снова потерять.