Звёздный огонь

Эсме ошеломленно ахнула и прикрыла рот ладонью, Джа-Джинни нахмурился, а Умберто едва сдержался, чтобы не расхохотаться: пересмешник превратился в Крейна. Похоже, он сделал это неосознанно и не сразу сообразил, что произошло. Было так непривычно и странно видеть незнакомое выражение на знакомом лице…

~~~

– Вот и славно. – В голосе настоящего Крейна лязгнул металл: настроение у феникса вновь изменилось – резко, внезапно, как погода в открытом море. Он не стал театрально взмахивать рукой, чтобы вернуть себе «Невесту ветра», но все они ощутили перемену. – Сегодня этим и ограничимся, хорошего понемногу. А теперь ступайте, мне надо побыть одному.

«На берегу напьюсь, – подумал Умберто. – В первом попавшемся кабаке».

Потянулись долгие дни. «Невеста ветра» больше не кружилась и вела себя смирно, но все же помощник капитана безошибочно чувствовал, когда Крейн передавал управление фрегатом Хагену. Он становился раздражительным, ощущал страстное желание подраться, поэтому бросал все и уходил к себе. В один из вечеров, вспомнив об обязанностях помощника капитана, он собрал матросов и рассказал им о предстоящем спектакле на имперской сцене все, что можно было рассказать. Итог получился весьма любопытным и неожиданным: никто не рассердился и не испугался, а вместо ругательств зазвучали шутливые пожелания удачи. К Хагену уже успели привыкнуть, а он постепенно доверился остальным, и больше никого не пугало, когда в задумчивости менялось не только выражение его лица, но и сами черты. А вера моряков в своего капитана была безграничной, и Умберто даже стало немного завидно: он-то эту веру почти утратил, и все из-за Эсме.

Как-то раз он увидел ее поздним вечером, во время дождя: целительница стояла у фальшборта и глядела вдаль, словно пытаясь что-то высмотреть в свинцово-сером небе. Порывом ветра ее плащ сорвало и поволокло по палубе; вахтенные бросились его ловить, а Умберто подошел к девушке и молча набросил ей на плечи собственный плащ, сделав это чуть медленнее, чем следовало бы. Эсме взглянула на него с благодарностью, которая почти сразу уступила место… нет, не испугу. Мольбе. «Не надо», – проговорила она так тихо, что сказанное удалось лишь прочитать по губам. И убежала. Умберто остался – промок до нитки, и потом всю ночь жар с ознобом раздирали его надвое, а он терпел.

Пасмурным ранним утром «Невеста ветра» осторожно продвигалась сквозь туман, укрывший окрестности Эверры – крупного порта на пересечении нескольких торговых путей. Эверра издревле принадлежала клану Краффтер – ласточкам, которые предпочитали откупаться от капитана-императора, не участвуя лично в его предприятиях и избегая его внимания. Здесь было лишь самую малость безопаснее, чем в дне пути от столицы.

– Мне страшно, – сказал Хаген вполголоса.

Сейчас он казался не двойником Крейна, а младшим братом: и ростом чуть пониже, и фигура более хрупкая, без той скрытой силы, что таилась за каждым движением феникса. Лицо тоже слегка отличалось – не такое загорелое и без шрама на правой щеке, – а еще Марко Эсте носил в левом ухе золотую серьгу, знак пересечения экватора.

«Вероятно, – подумал Умберто, – Крейн так выглядел лет двадцать назад».

Подумал – и отвернулся. Он был не в том настроении, чтобы сочувствовать пересмешнику.

– Завидуешь? – спросил Хаген с плохо скрываемой горечью. – Зря. Я бы охотно поменялся с тобой местами, но…

– Ну да, конечно! – Умберто рассмеялся сухо и зло; ему вдруг захотелось излить на кого-нибудь ту горькую отраву, что скопилась в душе за последние недели, а рядом был только Хаген. – Знаешь, что я тебе скажу? Не стоит полагаться на капитана во всем, не стоит думать, будто он безгранично завладел твоей душой и может теперь решать за тебя какие угодно вопросы! Всегда есть право уйти. Да и права возражать тоже никто не отменял! Что ж ты так быстро согласился, если не желал становиться навигатором? – Он перевел дух и последнюю фразу не проговорил, а почти что выплюнул: – Не надо врать, будто ты не желал получить… ее!

Почти сразу Умберто опомнился. Глаза пересмешника смотрели на него с лица помолодевшего Крейна – не с иронией, а сочувственно, и это было невыносимо.

– Уж не знаю, зачем ты все это вывалил, – проговорил Хаген, вздохнув. – Но припоминаю, как некогда мой друг говорил, что на борту «Невесты ветра» есть место лишь для тех, кому здесь хорошо.

– Так и есть, – севшим голосом ответил Умберто.

Джа-Джинни вынырнул из тумана и, сделав последний круг над фрегатом, опустился на палубу. Крылан ненавидел стоянки в имперских портах, во время которых ему приходилось отсиживаться в трюме, и поэтому всякий раз пытался обмануть самого себя и налетаться впрок. Это не помогало: всем было известно наперед, что уже к исходу первого дня настроение человека-птицы начнет стремительно портиться, а вскоре он сделается невыносимым. Но пока что «Невеста ветра» не вошла в гавань, которая вполне могла стать для нее смертельно опасной ловушкой, и крылан чувствовал себя таким же, как всегда, – свободным.