Звонарь

Все сливалось в гармонии грусти. Он остановился в отеле «Благородной розы», в этом названии таилась величавая тоска о былых временах. Из раскрытого окна был виден средневековый пейзаж: церковь святой Вальбюрги, без колокольни, согнувшаяся и высокая, и восьмиугольная стройная колокольня, между этими двумя зданиями летали почти сплошные стаи бесчисленных воронов. Они, не переставая, летали между церковью и колокольней, присаживались на минуту и снова взмахивали крыльями. Их стаи реяли в воздухе, как листья, взметенные бурей. Это был непрестанный прилив и отлив, черные волны в золоте вечера. Стаи непрерывно смыкались, описывали круги, резко очерчивались в сумеречном воздухе. В этом полете чувствовалось что-то неумолимое и роковое. Стаи летали, как грешные мысли около церкви и колокольни, терзаясь невозможностью проникнуть туда.

Жорис подумал, что эти стаи воронов были аллегорическим изображением его самого.

В своей башне в Брюгге он был доступен черному рою сладострастных желаний. В его душе жили все вороны, окружавшие здешние церкви. Они развертывали крылья – крикливые упреки совести, терзания нерешительности. Какой пример подавали ему церковь и колокольня! Вороны каркали возле них. Они не смели проникнуть внутрь.

Пройдясь по городу, Жорис подошел к церкви святой Вальбюрги по площади, похожей на рощу, обсаженной старыми деревьями, безмолвной и грустной, как внутренний двор бегинского монастыря. Сюда не достигал никакой шум. Здесь было туманно, сильно пахло сыростью, как если б здесь царила вечная осень, вечный ноябрь. Листья, казалось, слабо держались на ветках, ежеминутно были готовы упасть. На них падала тень от высокой церкви, они были бледными. Церковь была квадратная. Некоторые из дверей были замурованы и заперты чудовищными замками, которых никто не отпирал в течение столетий. Куда они вели? В склепы или темницы.

Зеленоватые стекла высоких стрельчатых окон казались пеленами воды, которую ничто не могло заставить содрогнуться. Запах плесени плавал в воздухе. Большие розовые и зеленые пятна, ядовитая татуировка – следы непогод и дождей покрывали церковные стены. Может быть, раньше тут было кладбище. Разложение увековечилось на стенах. Химия смерти коснулась камней.

Все кругом внушало отвращение к жизни.

Борлюйт вошел в церковь, уже тонувшую в сумраке. В ней тоже пахло плесенью. Мадонны с черными лицами возвышались над алтарями. Казалось, что они были когда-то, в незапамятные времена, живыми существами. После смерти их набальзамировали. В церкви пахло ссохшимся телом.

Кое-где горели свечи кровавыми огоньками. Часовни были завалены статуями и всевозможными аксессуарами, приготовленными для предстоящей процессии.

В одном из углов Борлюйт увидел кресты, которые на следующий день понесут кающиеся. Тут были сотни крестов. Они были прислонены к стенам, размещены в зависимости от их размеров и веса. Одни из них были шероховатые, словно обрубленные топором, выкрашенные грубой вохрой, другие – поменьше, черные и гладкие. Самые большие из этих крестов были высокими и тяжелыми, как деревья, Борлюйт напрасно пытался поднять их. Наследующий день сюда придут кающиеся, которые сочтут их не такими тяжелыми, как их грехи, и понесут их по улицам, ступая босыми ногами, пряча потные лица под капюшонами. Каждый выберет себе крест, сообразуясь с тяжестью своих грехов.

Жорис подумал о Годлив. Он представил себе ее, изнемогающей под тяжестью своей ноши. Она выберет тяжелый крест. Она понесет тяжелую ношу, тяжесть их греха, греха любви, совершаемого вдвоем.

Какой крест она выберет?

Жорис дрожал: его пугали эти кресты, наваленные грудами, стоявшие или лежавшие. Они бодрствовали в ожидании процессии. Казалось, что они пришли сюда с кладбища, покинув мертвецов, которые еще вчера были живыми, чтоб хоть ненадолго принадлежать живым, которые завтра станут мертвыми. В этот вечер они никому не принадлежали: это был вечер отдыха.

Потрясенный этим мрачным зрелищем, Борлюйт выбежал из церкви, желая слышать шум жизни, видеть прохожих. Он вышел на главную площадь, украшенную прекрасными зданиями, похожую на уголок Брюгге, но еще более дряхлую и смиренную. Особенно живописны были фасады старинного кастелянства и Городской думы, со сквозными перистилями и стройными колоннами. Против них колокольня древней церкви казалась трогательной, потому что была неокончена. Красота недостроенных башен завершается в грезах каждого.

К несчастью, посередине площади расположилась ярмарка: бараки, разрисованные палатки, загородки с мелким стеклянным товаром, где ревут шарманки и медные инструменты. Власти допустили нелепую аномалию: соединение распущенного празднества и процессии, фарсов и мистерии. Кающиеся должны были явиться в молчании! Борлюйта еще раз оскорбило безвкусие современности, не понимающей гармонии. Он решил смотреть процессию на какой-нибудь отдаленной, немой улице. Там между камней мостовой растет немножко травы: босым ногам Годлив не будет так больно.