Звонарь

Соня опустила ноги на гладкие половицы, неделю назад выкрашенные рыжей краской – блестели. Раздернула шторку из «детской», еще сидя на кровати – из маленького окна голубого оттенка солнце вырывалось желтым горящим шаром. В середине комнаты стояла деревянная антресоль, с чайным сервизом и другой посудой под стеклом, и черно-белые семейные портреты. Стол покрыт темно-зеленой скатертью с кистями, а поверх – клеёнчатым столешником. В блюде на столе большие сочные помидоры – розовки.

Бабушка Валя во дворе развешивала белье на веревки.

– Софка проснулась, – нараспев проговорила Валентина. – Поди траву на чай собери, да розовку поруби…

Деревенский травяной чай – особый. На дно железного чайника собирались листья, веточки, бутоны, цветки – все, что наполнит ароматом горячий напиток. Сонька нарвала листья клубники и земляники, смородины, мяты, душицы, добавила горсть засушенного иван-чая. Пока чай кипятился на плите, порезала розовки на салат – розовый сладкий сок растекался по деревянной доске, не удержавшись, отправляла в рот сочный кусочек помидора.

***

Отца у Соньки не было, мать уехала на заработки в Москву. На заработки, или строить личную жизнь – Соне не докладывалась, да она и не пыталась интересоваться. Только оставила внучку верующей бабке на каникулы в начале лета – чай не пропадет.

В селе Соньке нравилось, дни, как песок в часах, утекали незаметно, быстро. Привыкала, осматривалась. С сельскими ребятами не общалась, с котами играла, бабке помогала, да на велосипеде каталась в рощу.

По пути в рощу старый пастух часто выгонял стадо и лошадь Казарку. Чинно вел за поводья серую в яблоках – по серому окрасу лошади были разбросаны небольшие пятна белого цвета. Сонька догоняла пастуха по заходу солнца, когда контур уходящей вдаль лошадиной фигуры темнел на ярком солнечном шаре. Из бабушкиного сада набирала в карманы помятые груши для Казарки, мягкую морковь с грядки. Мокрыми губами слизывала лошадь куски плодов, громко хрустя. С помощью пастуха забиралась на спину Казарки, в нагретое на солнце за день седло, босые ноги вставляла в стремя, порой, карябая до крови. Грудью ложилась на теплую шею лошади, и гладила, гладила. Пастух медленно вел их по обочине.

Внезапно увидела вдали толпу людей, которая становилась все ближе. Постепенно различалось большое количество людей, лица, раздавалось отдаленное пение.

– А кто это там? – повернула Сонька голову к пастуху.

– Да фанатики идут развлекаются, крестный ход у них, – грубо ответил пастух.

– Как это?

– Да что тут не понятного, идут пешим, страдают «ради Христа», мученики хреновы, – бурчал пастух. – А ему это надо, ты мне скажи?

Сонька не понимала, что так злится этот пастух на «мучеников», вглядываясь пристально в толпу людей, которая почти сравнялась с медленно идущей Казаркой.

– Господи Иисусе Христе, сыне Бо-о-о-жий, помилуй нас гре-е-е-шных, – махал ярким флажком, идущий впереди бородатый мужчина в черном, взмах флага следовал на каждое начало молитвы. – Пресвятая Богородица, спаси нас…

За мужчиной шли люди с хоругвями, фонарями, иконами, в начале строя четверо несли большую икону на плечах. Молодые, пожилые, дети, женщины с колясками – шли быстрым шагом по обочине.

– По четыре, по четыре! Ровным строем идем! – продолжал махать флажком мужчина.

Шли так быстро, что уже миновали Соньку на лошади, и ей пришлось оглядываться на толпу – кто-то отставал, старушки медленно плелись, опираясь на палочку.

– У вас воды не будет? – подбежал смуглый черноволосый мальчишка, цыганенок, сверкая черными глазами.

– На, на, пей! – снял зеленую флягу с пояса пастух.

Цыган принялся жадно глотать воду, струящуюся из фляжки, вода по губам и подбородку стекала на грудь.

Несколько капель вылил себе на голову.

– Жарко, – отдышавшись, побежал догонять крестный ход.

Глава 5

Спаси и сохрани

Бабушка Валя сворачивала конвертики из блинов, в серединку чайной ложкой клала клубничное варенье. Золотистые конверты заполняли белую тарелку с розоватой каемкой.

Рыжий кот подбежал к пустой миске у двери.

– М-я-я-у.

– Сейчас, Васька, обожди,– обернулась бабушка.

На подоконнике стояла банка с молоком. Васька запрыгнув туда, лапой стал царапать по крышке.

– Ишь, нетерпеливый какой, – отложила бабушка прихватку, залив на сковороду последний блин.

Плеснула в миску молоко, кот тут же подбежал и принялся его лакать.

– Пей, пей, торопыга.

Сняла последний блин, тонкий, словно кружевной и кусочек масла таял на теплом ароматном блинном круге.

Васька запрыгнул на стул, смотря зелеными глазами на аппетитное лакомство.

– Ну, что мне с тобой делать, Василий? – оторвала бабушка половинку блинчика. – Ты бы хоть Соньку подождал… И куда убежала, проказница.

Валентина отодвинула белую шторку. Солнце скрылось. Откуда-то набежали облака.

– Погода-то опять портится.

На крючке висела клетчатая куртка внучки. В углу стояли сланцы и сандалии.

– Босая и без куртки сызнова! – всплеснула руками бабушка.

Подошла к образам, перекрестилась.Огонек лампадки слабо теплился. Рядом лежала засохшая веточка с Троицы.