Звук, который ты захочешь услышать

Настроение упало еще больше, когда поезд прибыл в Москву. На перроне его встретил один водитель, Яшкин даже не помнил как зовут этого тупаря. Оказалось, что Женю, адъютанта, за каким-то хреном послали в Полтаву. Водитель схватил чемодан Аркадия Михайловича и потащил его к машине, тут же стукнул им о вагон, а потом вдобавок ко всему протащил его по асфальту. Генерал, который сам лично отбирал трофей в Кенигсберге, вспылил:

— Ты что же делаешь? Это ж вещь уникальная, не найдешь такой. А ты по асфальту! Осторожнее неси!

Аркадий Михайлович гордился тем, что всегда был вежливым по отношению к подчиненным, никогда никого не обзывал и не бил. Вот и сейчас он постарался успокоиться и взять себя в руки. Чемодан, конечно, жалко, но что поделать, разве этого дуралея изменишь?

Но неприятности на этом не кончились. Машина не заводилась. Водитель клялся, что вот только что двигатель работал, а прямо сейчас почему-то не заводится. Пока этот безрукий дурак, подняв капот, пытался разобраться в причинах того, почему целый генерал не может прямо сейчас сесть в свой служебный автомобиль и поехать домой, Яшкин стал рядом с машиной погреться на утреннем солнышке. Рядом остановился какой-то странный мужичок, чисто одетый в недешевый с виду пиджак, шелковую рубашку и дорогой, небрежно повязанный галстук с золотой заколкой, но на лицо — натуральный крестьянин. Он повернулся к Аркадию Михайловичу и завел какой-то странный разговор о том, что сегодня хоть и суббота, но она не совсем суббота, потому что настоящая суббота уже была, а мы знаем, что суббота после пятницы, а эта суббота не после пятницы, а перед воскресеньем. Яшкин попытался было отойти от него в сторону, показывая, что беседа его не интересует, но мужик не отставал и нес пургу про субботу с новой силой.

Когда водитель (да как же его зовут хоть?) наконец-то завел двигатель, Аркадий Михайлович сидел, ничего не соображая, на заднем сиденье с правой рукой у собственного носа. Удивившись такой нелепой позе, Яшкин опустил руку, откинулся на спинку сиденья и скомандовал водителю, чтобы тот, наконец-то, отвез его домой.

Дома его никто не ждал — жена с домработницей жила на даче, а Аркадий Михайлович решил сегодня отдохнуть с дороги, а завтра уже поехать к жене.

Водитель отнес чемодан в квартиру и Яшкин уже закрывал за ним дверь, как вдруг кто-то вставил в дверной проем ногу и сказал генералу:

— Аркаша, что же ты так невежливо поступаешь? Я к тебе в гости пришел, а ты у меня перед носом дверь закрываешь.

Тут незнакомец рванул дверь на себя, вырвав из рук Яшкина дверную ручку и на пороге показался наглый хам, майоришка Гляуберзонас, который посмел поднять на него руку в светлый праздник дня победы. Генерал едва успел вспомнить, что жалкий жидёныш тогда легко отделался и его всего лишь выгнали из армии, как Иохель легонько толкнул его и сказал:

— Руки на лоб!

Руки Яшкина сами собой поднялись и как приклеенные, застыли на лбу. Он попытался оторвать их, но ничего не вышло. Еще одна попытка тоже ни к чему не привела и Аркадий Михайлович запаниковал.

— В комнату иди, — скомандовал Гляуберзонас и захлопнул дверь.

Ноги будто сами двинулись в комнату. Яшкин подумал, что надо бы снять сапоги, чтобы не попортить персидский ковер, но его организм жил своей волей и он протопал к креслу прямо по ковру в сапогах.

— Садись, Аркаша, — скомандовал майор и Яшкин сел. Из-за ладоней, лежащих на лбу, перед собой он почти ничего не видел, но, наверное, это было даже лучше.

— Что Вам надо? — спросил он Гляуберзонаса (как же его зовут, никак не получается вспомнить).

— Деньги, Аркаша. Только деньги. Барахло оставишь себе, мне не надо. Говори.

У Яшкина даже мысли не было что-то утаить. Он рассказал о сейфе, о тайнике под паркетом в спальне и еще об одном в подоконнике на кухне. Гляуберзонас ходил по квартире и собирал купюры в наволочку. Во входную дверь кто-то постучал каким-то особым стуком и майор пошел и открыл дверь. Вошедшего Яшкин не видел, но голос узнал: это был тот самый мужик, который пристал к нему на вокзале.

— Ну что ты, тащ майор? — спросил он, нисколько не беспокоясь о присутствующем здесь же генерале.

— Да вот, собрал кое-что. Сейчас спросим, не утаил ли чего, — ответил майор, подошел к Яшкину и спросил: — Это все деньги?

— Советские все, больше нет.

— А несоветские есть?

— Есть. В обувной коробке на шкафу в спальне пятьдесят червонцев николаевских и тысяча фунтов стерлингов за собранием сочинений Сталина в моем кабинете, — тут же ответил генерал.

— Да ты богач, Аркадий [3]. Ладно, утомился ты, наверное. Спи.

Яшкин проснулся после полудня, удивившись, что поперся в комнату в сапогах (хорошо, Груня не видела, мозги бы целый день полоскала, будто она этот ковер добывала в боях) и не закрыл дверь на цепочку. Принял ванну, оделся, вызвал машину и поехал на дачу: надо было как следует отдохнуть перед всеармейским совещанием, которое предстояло вести в понедельник.

* * *