Звук, который ты захочешь услышать

— Понятно, — ответил Иохель, на мгновение задумался, а потом просиял улыбкой человека, внезапно нашедшего долго не дававшееся решение. — Знаете что, Михаил Осипович, Вы эти вот деньги, — он достал из кармана конверт, положил его на стол и разгладил, — раздайте сотрудникам. Будем считать это подарком за то, что Вы нашли мне пациентов. А если откажетесь, то я начну думать, что с подбором больных у Вас что-то не сложилось и Вы подсовываете мне всякое непотребство.

— Да, уели Вы меня, — рассмеялся Гуревич.

— Просто… все эти истории про пирожки с капустой и мелочь в кулаке мне уже рассказывали мои учителя в институте, — продолжая улыбаться, объяснил Иохель. — И не забывайте: я ведь учился в условиях бесчеловечного оскала капитализма, в Литве брать деньги за свою работу было не зазорно. В больнице для бедных, где я работал для получения опыта — всё было бесплатно. И как раз там мне и рассказали про пирожки с капустой. Я не бессребреник, но это… не то… совсем не то, я же учусь на них… А за такую учебу деньги брать не принято. А пациентам это не объяснишь. Так что на будущее — я гонорар брать буду, если будут настаивать, но раздавать его будете Вы, своим сотрудникам. Вряд ли они у вас здесь получают огромные зарплаты, лишняя копейка не помешает.

Гуревич улыбнулся, разгладил усы и спрятал конверт в тот же ящик письменного стола, из которого достал.

— Но я восхищен Вашими результатами, Иохель Моисеевич. — продолжил профессор. — Очень хорошие исходы, что в первом, что во втором случае. Практически выздоровление.

— Повезло, — покачал головой Иохель. — Просто повезло, как новичкам везет. Я же понимаю, что такой результат будет не всегда и не со всеми. И не у всех, у кого поначалу получится, успех потом навсегда закрепится. Я готов к неудачам, хотя и хочется, чтобы их не было. Ладно, это всё лирика. — Иохель смутился, высокие слова говорить он вовсе не собирался. — Есть что-нибудь для меня?

— Пока нет. Приходите через неделю, может найду что-нибудь.

Расстроенный отсутствием новых пациентов, Иохель пошел домой. Лечить ему нравилось. Он поймал себя на мысли, что сейчас об утраченной возможности заниматься хирургией думает намного спокойнее, как о чем-то далеком. Копание в чужих историях, искаженных временем и причудами памяти, напоминало разгадывание головоломки, которые ему приходилось разпутывать.

Чтобы занять себя, он начал продумывать сценарий сессии ВАСХНИЛ, которая так волновала Юзика. Иохеля все эти генетические войны интересовали мало, хотя Рапопорт, рассказывая о наследственности и прочих вещах, из-за которых разгорелась эта их академическая война, мгновенно преображался в трибуна с горящими глазами. Даже Синицын, когда они возвращались домой после столь поразившей Юзика встречи, отметил, что «профессор этот, видать, сильно за своё переживает, аж слюной брызгает».

Но в этой головоломке не хватало конкретики, спектакль с песнями и пляской, который стал крахом карьеры Яшкина, здесь не годился. Рапопорт с самого начала поставил условие, «чтобы головы не летели». А как сделать так, чтобы и головы не летели, и недруги были повержены — Юзик пока не придумал. А без знания всей этой научной кухни, что говорить можно, а что нельзя, и что к каким последствиям привести может, продумывать мероприятие не было никакого смысла, так что и размышлять об этом он быстро перестал.

Дома царила необычная тишина. Сидор, пристрастившийся к радио, ни на минуту его не выключал. Причем казалось, его нисколько не интересует содержание передач. Сам факт того, что всё происходит за сотни и тысячи километров, делал передачу желанной и интересной. Новости о рекордных удоях, концерты классической музыки, репортажи — всеядный Сидор был готов слушать всё что угодно и на любом языке. Но сейчас приемник молчал.

Иохель пошел на кухню, посмотреть, что Синицын приготовил на обед, но кастрюли были пустыми. Еда отсутствовала. А есть хотелось. В буфете нашлось сливочное масло, залитое соленой водой, шесть яиц и кусок краковской колбасы. В уголке хлебницы сиротливо жалась краюха хлеба. «Опять Сидор по своим делам ушел куда-то. Ладно, поджарю яйца, выпью чай, потом пойду в магазин, куплю что-нибудь, — подумал Иохель, — а когда придет Полина — приготовит поесть. С голоду не умрем». Но вдруг из комнаты Синицына раздалось хорошо слышимое покашливание.

— Сидор, ты дома?! — крикнул Иохель, но ответа не услышал. Пришлось отложить спичечный коробок и пойти посмотреть, почему Синицын не отзывается.

Причина, почему его бывший ординарец ничего не слышал, была проста: он сидел в наушниках на стуле перед приемником и, прикрыв глаза, что-то напевал себе под нос. Таким увлеченным Иохель его никогда не видел. Даже освоение приемов гипноза тот воспринял как рядовое, в сущности, событие, для овладения которым просто надо немного потренироваться. А уж поющим Сидора он не видел никогда. Наверное, песня закончилась, потому что Синицын тяжело вздохнул и принялся крутить ручку поиска. Иохель подошел и положил ему руку на плечо.