Звук падающих вещей

Внезапно сама мысль о том, что надо бы пойти поздороваться с гостями, обменяться банальностями, расспросить о семье и детях, предложить им стаканчик рома или пива (никогда не знаешь, когда тот или другой человек может пригодиться, в Колумбии многое делается не тяжким трудом, а только по дружбе – настоящей или притворной), вызвала у нее бесконечную усталость. Но затем она услышала, что один из собеседников говорит с акцентом, тембр его голоса показался знакомым, она направилась к говорившим и, пока еще невидимая ими, узнала сначала Майка Барбьери, а затем сразу же и Карлоса, человека с заячьей губой, который так помог им в Капаррапи. Мужчины услышали шаги или почувствовали ее присутствие, и все трое одновременно обернулись.

– Наконец-то, – сказал Рикардо. – Проходи, не стой там. Это к тебе.

Долгое время спустя, вспоминая тот день, Элейн не переставала удивляться собственной уверенности: она почему-то знала, без каких-либо на то оснований, что Рикардо солгал. Нет, они пришли не к ней: Элейн тогда уже знала это. Она почувствовала дрожь и неловкость, когда Карлос пожимал ей руку, не глядя в глаза, и какую-то тревогу, когда по-испански поздоровалась с Майком Барбьери, спросила, как у него дела и почему его не было на последнем собрании волонтеров.

Рикардо сидел в плетеном кресле-качалке, которое они недорого купили на ярмарке; гости – на деревянных табуретках. В центре, на стеклянной столешнице, лежали какие-то бумаги, Рикардо сгреб их движением руки, но Элейн успела разглядеть неясный рисунок, что-то вроде эктоплазмы в форме американского континента, как если бы его нарисовал ребенок.

– Привет, чем занимаетесь? – спросила Элейн.

– Майк приедет к нам на Рождество, – сказал Рикардо.

– Если ты не против, – добавил Майк.

– Нет, конечно, нет, – ответила Элейн. – Ты будешь один?

– Да, один, – сказал Майк. – И вы вдвоем. Мне больше никто не нужен.

Карлос встал, указал рукой на свою табуретку, словно уступая ее Элейн, и, бормоча что-то, что могло быть словами прощания (а могло и не быть), направился к двери, растопырив поднятую ладонь с толстыми пальцами.

Его спина была мокрой от пота.

Элейн оглядела его с головы до ног: продевая ремень через шлевки хорошо выглаженных штанов, он пропустил одну; обратила внимание на громкий скрип его сандалий с сероватыми кожаными задниками. Майк Барбьери остался еще ненадолго – выпить пару стаканчиков рома с кока-колой и рассказать, что к нему приезжал волонтер из Сакраменто отметить День благодарения и научил звонить в Соединенные Штаты по любительской радиосвязи. Это волшебство, чистое волшебство! Вам нужно найти двух радиолюбителей здесь и в Штатах, которые готовы установить соединение, и вы можете говорить с семьей, не заплатив ни доллара, но не волнуйтесь: все законно, никакого мошенничества, ну, может, совсем чуть-чуть, но какое это имеет значение; он уже поговорил со своей младшей сестрой, с другом, у которого одалживал деньги, и даже с девушкой из университета, которая однажды вышвырнула его из своей жизни, а теперь, со временем и на расстоянии, простила ему самые худшие грехи. И все это совершенно бесплатно, разве не удивительно?

* * *

Майк Барбьери провел с ними канун Рождества, а потом и само Рождество, а также следующую неделю, а еще канун Нового года и сам Новый год и попрощался только 2 января, как со своей семьей, со слезами на глазах, страстными объятиями и благодарностями за гостеприимство, компанию, любовь и ром с кока-колой.

Эти дни Элейн показались бесконечно долгими, она была не в восторге от новогодних праздников без традиционного чулка с подарками, висящего на камине, и никак не могла понять, почему этот заблудившийся гринго поселился у них. Но Рикардо, похоже, отлично проводил время.

– Он мой потерянный брат, – говорил он, обнимая Майка.

Вечерами, пропустив пару стаканчиков, Майк Барбьери доставал травку, набивал косяк, Рикардо включал вентилятор, и они втроем говорили о политике, о Никсоне и Рохасе Пинилье[46], Мисаэле Пастране[47] и Эдварде Кеннеди, машина которого свалилась в воду с моста, и Мэри Джо Копечне, бедной девушке, которая в тот момент была с ним и утонула.

В конце концов Элейн, измученная, уходила спать. Для нее, как и для местных крестьян, последняя неделя в году совсем не предполагала отдыха, и она уходила из дома как можно раньше, чтобы успеть на все встречи. Когда же возвращалась вечером с болью в икрах после нескольких часов, проведенных верхом на Трумэне, запыленная и разочарованная отсутствием прогресса, у Рикардо и Майка уже почти был готов ужин. А потом все одно и то же: окна настежь, ром, марихуана, Никсон и Рохас Пинилья, Море спокойствия[48] и как теперь изменится мир, смерть Хо Ши Мина и как теперь изменится война.