Звуки, которые нас окликают

Нам важно только то, что имеет с нами связь, важны только те, с которыми нас что-то связывает. Я задумалась об этом недавно, стоя среди скученной очереди в театральный гардероб. Вокруг всюду были головы и плечи, ухо с серьгой сменялось круглым плечом в чехле свитера, мясистый нос отворачивался, а поворачивался заострённый; мне было тепло среди тел — устойчиво, мягко, комфортно, и у меня было время подумать.

А ведь никто вокруг для меня не личность — ни красивый, опрятный, приятный, ни старый, ни молодой, у которого такие же очки и худи, как у меня, — никто.

Пока не обратятся к тебе, не обзовут, не окликнут, не коснутся тебя, не толкнут или не поднимут твою упавшую перчатку — останутся для тебя никем. Не за что целовать, не за что! Ни в губы, ни в лоб.

Стояла тут зимним утром на остановке, снова с теми же мыслями. Женщина в драповом зелёном пальто? Никто. Парень с белым ободком наушников, в огромных кедах — никто. Девочка с булыжником-рюкзаком, мальчик в чёрной куртке, мужчина с лыжами, двое без ничего — тоже никто.

Один ты стоишь, поглаживая себя внутренне за какое-то хорошее дело, вот я какой молодец, да знали бы все они, если бы только знали все они обо мне, если бы догадывались… Это ты только для себя кто-то, а для остальных — никто.

А женщина в пальто, оказывается, заслуженный врач. А парень в наушниках — олимпиадник, выигравший поездку на атомном ледоколе «50 лет Победы» к Северному полюсу (вернулся месяц назад, купил белые наушники, потому что похожи на снег). Девочка вырастет в балерину или сварщика шестого разряда. Мальчик в куртке — семиклассник Алексей Василюк из Тюкалинского района, который летом спас человека в котловане. Тот, что с лыжами, — знаменитый тренер. А двое других, те двое, последние, о, какие они на самом деле люди! Но если бы ты знал, если бы ты только знал о них, если бы догадывался…

Из-за павильона остановки выбегает девушка и пускается вдогонку маршрутке, девушка поскальзывается несколько раз, машет высоко поднятой рукой. Маршрутка притормаживает. Девушка танцует на льду, припорошённом снегом. Маршрутка уезжает, не открыв дверь (обманный манёвр, сброс скорости перед кочкой). Водитель не заметил девушку в зеркале заднего вида, она для него — пустое место.

А вдруг дальний родственник этой девушки придумал паттерн «Цеппелины»?

Сидел он давным-давно, зимним одиноким вечером, компоновал серпы, молоты, дирижабли, прикладывал пропеллеры к шестерёнкам, звезды к Кремлю, а это потом бах — и на ткань, в производство, а потом бах — и в ивановский музей, под стекло, и даже на крутящийся шар-инсталляцию с подсветкой в коридоре музея.

Погладил он себя внутренне (если был ещё жив) за такое успешное дело, вот, мол, какой я молодец, да знали бы все они, если бы только знали все они обо мне!

А мы узнали, точнее, прочли на этикетке:

«Шерстянка «Дирижабли», 1930, хлопок, прямая печать, художник Андрей Голубев».

«Ситец „Индустриальный мотив“, паттерн из серпов, молотов, пропеллеров и шестерёнок».

Паттерн — это чередующаяся последовательность, то есть это когда одинаковые красно-оранжевые серпы и молоты, башенки Кремля и дирижабли-киты рассыпаются по ткани, а мы называем это рисунком.

«Ситец „Цеппелины“, художник А. С. Медведев», белые тонкие линии запускают на чёрный фон ткани дирижабль, похожий на пулю.

Вдруг дальний родственник той девушки — личность за «Цеппелинами»? Или сама она такая хорошая (доброе лицо, нежный голос, никаких обманутых ожиданий), что достойна быть расцелованной сию минуту?

Мы ничего ни про кого не знаем…

Пожалуй, рычащее пение не дефект, а достоинство. Много ли хозяев плюшевых Чебурашек могут похвастаться такой функцией у питомца? Могу ли похвастаться я?

Слушать и слышать, смотреть и видеть могу?

Хвастаюсь! Губы прикасаются к шоколадному искусственному меху.

НЕ СЕГОДНЯ

Когда я вырасту и стану самолётом,

Я буду ноги мыть перед полётом.

А руки даже с мылом буду мыть.

Я в чистом небе чистым должен быть.

Это отрывок из текста Нины Саранчи. Он написан для детей, но именно эти четыре строки не кажутся мне детскими. Только представьте: человек моет ноги, человек моет руки, тщательно, с мылом, в горячей домашней воде — он моется весь, насухо вытирается жёлтым, вылинявшим полотенцем, а потом садится в самолёт и становится самолётом. Что бы это ни значило.

В 2014-м самолёт со мной на борту не смог взлететь. Он бежал по взлётной полосе, когда темнота внутри него зазвучала криками и хлопками, а воздух наполнился горько-сладким чёрным дымом. Я отчётливо помню: голову спрятала на руках, лоб вдавило в запястья, самолёт тормозил, и тело тянуло вперёд по инерции.

Я отчётливо это помню вот уже пять лет, но в этом году решила побороться со страхом. (Когда становишься сильнее какого-то страха, ты испытываешь особое удовольствие. Каждое такое удовлетворение даёт тебе как будто почувствовать, что ты меняешься, что твоя личность и жизнь куда-то движутся.)