– Исчезла камера. Вчера в 17.00 я поставил ее на зарядку и ушел. После меня в студии никого, кроме Зверевой, не было. Куда могла подеваться эта камера? Слава Богу, когда выходил, меня видели сторож и уборщица. Они подтвердили, что в руках у меня ничего не было.
– Странно, – произнес Вачик. – У вашей Зверевой муха без билета не пролетит, а тут вынесли камеру, и никто ничего не заметил.
Пока Петька делился последними новостями из жизни своего коллектива, Вачик включил магнитофон и с романтической напыщенностью стал слушать знакомую Лизке песню. Она вспомнила утро, когда встретила этого «странного» шофера. Тогда звучала эта же песня. «Представить трудно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь», – напевал Вачик.
– В вашем музыкальном архиве одна мелодия? – укусила Лизка Вачика.
– Что ви! Кассет море, песен много, а нравится одна. Эту песню мама любила.
То, что Вачик был хорошим водителем, Лизка отметила сразу. Но почему он в очередной раз не заметил хорошо замаскированную в кустах машину, было непонятно.
Вачик притормозил из-за поднятой вверх палочки милиционера, но Петька громко произнес: «Не останавливайся!».
Милиционера отвлекла машина с иностранными номерами. Вачик злобно сплюнул в окно и обозвал блюстителя порядка «путаной».
– Сегодня явно не наш день, – заметила Лизка.
– И не мечтай. Хочешь или нет, а сюжет сегодня должен быть в эфире, – важно заявил Петька. Эту фразу он произнес как цельная личность, для которой не существует преград. И тут Лизке открылась истина: Петька – тот человек, который будет иногда падать, но который будет подниматься каждый раз более сильным.
– Кстати, – продолжила Лизка, – насчет сюжета. Я буду писать о том, что видела; надеюсь, ты отснимешь не цветочки и деревья, а правду. Главное, в каждом сюжете профессионально показать на экране большим планом глаза основного героя. Зрителя можно обмануть текстом, монтажом, но глаза тех, о ком говоришь, не солгут.
Совет этот Лизка предложила Петьке по одной причине: она предчувствовала приближение грозы. Уж больно тема невыигрышная. Делать репортаж о депортации турков-месхетинцев за пределы Кубани было опасно, особенно сейчас, перед новыми выборами мэра и депутатов в городскую Думу.
Предчувствие Лизку не обмануло. Картину, которая предстала перед ее глазами, Петька с Вачиком обозвали «печальной».
Семья главного героя репортажа состояла из восьми человек. Дом, в котором они проживали, никак не ассоциировался с понятием «жилое помещение». Это было полуразрушенное, кем-то заброшенное старое здание без окон и дверей. Все вещи, если их, вообще, можно было так назвать, валялись в разных углах небольшого двора. Милиционер, представители паспортного стола и казачества размахивали какими-то бумагами перед лицом хозяина «дома». По всей видимости, это были новые поправки по депортации всех жителей Кубани, которые не имели постоянной прописки.
– Скажите спасибо, что мы вас отправляем за счет государства, – грозно объяснял милиционер изгоям.
– Но мне некуда ехать, – извиняясь, ответил хозяин.
– Это ваши проблемы, – вмешалась паспортистка. – Мы вас две недели тому назад последний раз предупредили о том, что всех, у кого нет прописки, будем выселять с территории края. Вы что, русский язык не понимаете?
– Я хорошо понимаю и они, – глава семьи показал на всех своих многочисленных чад, – тоже понимают русский.
– В таком случае к вам что, силу надо применять? Так вы скажите, мы это быстро организуем, – произнесла паспортистка.
В это время один из детей громко заплакал. Лизка не выдержала и в резкой форме прервала рассерженную женщину: «Хватит! Я сказала: хватит! Кто вам дал право?»
– Я, милочка, выполняю приказ, и вы мне не указывайте! – закричала паспортистка на Лизу.
Петька, не желая скандала, подошел к Лизе: «Не надо, Лиза. Их действия основаны на законе».
– Изложите свои мысли по поводу происходящего, – обратился Петька к стоящему рядом милиционеру и протянул ему микрофон.
– Сомневаюсь, что в этой башке вообще когда-либо ночевала мысль, – громко выплеснула накопившуюся обиду и злобу Лизка.
– Но-но… Вы мне это дело бросьте! – грозно подался навстречу Лизке оскорбленный милиционер.
– Все! Уходим! – сказал Петька Лизе и потащил ее к сидящему в машине Вачику.
– Ты хоть что-нибудь успел снять? – спросила она в машине.
– Что надо – снял, – ответил Петька.
– Господи! Насколько нам всем в жизни не хватает добра! На самом деле его не много и не мало – ровно столько, сколько мы сами делаем.
Сегодня доброта Лизки зависела от ее честности. Если она расскажет правду в своем репортаже о насильственной депортации семьи турка-месхетинца, о том, в какой грубой форме это происходило, если его честно смонтирует Петька; если честно, без всяких помех он пройдет в эфире, значит, она, Лизка, сможет привлечь общественное сознание к проблеме незащищенного человека. И, как знать, может быть, она сумеет отстоять несколько людских судеб. Но Лизка понимала, что это невозможно, потому что не дадут ходу сюжету в том виде, в котором задумала она. Так что же получается? Не всегда доброта и честность зависят от тебя?