Зыбучие пески. Книга 2

— Не смейте так думать! Мне отвратительны люди, скоропалительно осуждающие других. Разве можно знать все подробности, приведшие к несчастью… а именно мелочи часто играют роковую роль.

— Я о вас думаю, — сказал он. — Практически все время.

Я молчала, и он продолжал:

— Меж нами так много общего. Вы знаете, все считают, что я избавился от Эдит, и я не удивляюсь этому. Вскоре после свадьбы стало ясно, что наш брак безнадежен. Конечно же, я знал, она влюблена в священника, и, наверное, презирал ее за то, что она позволила выдать себя замуж; впрочем, себя я тоже презирал. Я пытался наладить нашу жизнь, но вел себя, конечно, неправильно. Я хотел превратить ее в женщину, которой мог бы восхищаться. Ее покорность и кротость раздражали меня… ее пугливость, вечные страхи. Мне нет прощения. Поведение мое было отвратительным. Но вы и сами знаете, какой я человек. Не скажешь, что достоин восхищения. Тогда зачем оправдываться?

— Я все понимаю.

— Надеюсь, понимаете также, что мне совершенно не хочется, чтобы ваше имя склоняли… особенно сейчас.

— А зачем его склонять? — спросила я довольно резко.

— Своими дурными мыслями… злым шепотком люди могут запачкать любую репутацию. Я должен доказать вам, да и всем остальным, что не имею отношения к исчезновению Эдит… по крайней мере, прямого.

— Вы хотите сказать, что косвенно все-таки виноваты в этом?

— Полагаю, да. Бедное дитя — а именно такой она и была — боялась меня. Все это видели и понимали. Вот потому меня и… заклеймили как убийцу Эдит.

— Не говорите так.

— А почему, если они правы? Думаю, вы первая согласитесь со мной, — полезно время от времени говорить правду. Я объясняю вам, почему следует приберечь свое сочувствие до лучших времен. Можете спросить совета у кого угодно, и вам скажут то же самое. Станут уверять, что попусту растрачиваете свое сострадание. И даже более того, станут предостерегать. Подумайте о том, что обстоятельства против меня. И разумно ли так долго находиться со мной в этой нечестивой часовне?

— Да будьте же серьезны! Ведь ситуация весьма серьезна.

— И я серьезен, как никогда. Вы в опасности. Вам, моя прекрасная, сдержанная вдовушка, грозит большая опасность.

— Какая и от кого?

— Вы действительно хотите знать?

— Разумеется.

Вместо ответа он повернулся и мягким движением обнял меня, прижав к себе так сильно, что я ощутила биение его сердца, а он, наверное, чувствовал мое. Лицо его прижалось к моему виску. Я думала, он поцелует меня, но он этого не сделал. Он просто держал меня в тесном объятии, а я не протестовала, потому что единственным и совершенно непреодолимым моим желанием было оставаться вот так с ним, как можно дольше.

Наконец я произнесла:

— Это… неразумно.

Тогда он горько рассмеялся и ответил:

— Именно это я и пытаюсь сказать. Весьма неразумно. Вы хотели узнать, почему вы в опасности, вот я и объяснил.

— И хотите меня от этой опасности уберечь?

— О нет. Я-то как раз хотел бы завлечь вас в нее прямиком. Но я, знаете ли, порочен. Мне хотелось бы, чтобы вы сами направились к этой опасности… зная о ней… видя ее… чтобы сами ее избрали.

— Вы говорите загадками.

— Загадками, ответ на которые мы оба хорошо знаем. — Можно и так выразиться. Я хотел бы сейчас высказать свои намерения, которые едва ли можно назвать честными. Давайте посмотрим в лицо действительности. Я убил брата…

— Настаиваю на соблюдении точности, — сказала я. — Вы застрелили брата случайно.

— …Когда мне было семнадцать. Из-за этого моя мать покончила с собой. Итак, на моей совести две смерти.

— Не согласна. Вас нельзя винить в этом.

— Милый защитник, — сказал он. — Милый вы мой, пылкий защитник. Там, в Австралии, как же мне хотелось вернуться домой… но, вернувшись, я понял, что желал невозможного. Я мечтал о том доме, каким он был до катастрофы. А как он переменился! Меня женили. Именно для этого, оказывается, я вернулся. Жена моя была ребенком… перепуганным ребенком, боявшимся меня, и я не виню ее. Она любила кого-то другого. Что могло получиться из такого брака. Едва женившись, я начал задумываться, а не лучше ли для всех было бы, останься я на ферме.

— Но вы любите Ловат-Стейси!

Он кивнул.

— Это ваш дом… здесь ваши корни.

— И лишиться их нелегко. Однако почему, интересно, я делаю за вас вашу работу — защищаю себя сам? Именно этого я делать и не должен. Меня нельзя защищать. Я застрелил брата. Такое забыть невозможно.

— Но вы должны…

— Пожалуйста, не настаивайте. Вы… лишаете меня силы духа. Еще никто и никогда не пытался сделать из меня героя.

— Я пытаюсь сделать из вас героя? Уверяю, у меня и в мыслях этого не было. Просто хочу, чтобы вы реально взглянули на вещи и поняли, как бессмысленно лить слезы над трагедиями прошлого, тем более, если это случайность, которая могла произойти с кем угодно.

— Ну нет, — заявил он. — Разве это могло произойти, например, с вашим приятелем Годфри Уилмотом?

Я была обескуражена, и он это понял. Все-таки как глубоко мы понимали друг друга!

— Такое могло произойти с кем угодно, — настаивала я упрямо.

— А вы слыхали, чтобы это случалось еще с кем-нибудь, кроме меня?

— Нет, но…