Леонид Николаевич Панасенко
Бегу в том направлении, куда покатился мяч. Где же он? Пыльную тьму кое-где прорезают золотистые солнечные нити. Одна из них дрожит прямо перед глазами. Вот, кажется, мяч. Наклоняюсь, чтобы схватить его и пуститься наутёк, но правая рука вдруг уходит в пустоту, её выворачивает непомерная тяжесть. В моей руке...
Уже через минуту он знал всё: случайный метеор-привидение настиг его корабль, автоматы не успели сманеврировать, и пришелец вывел из строя двигатели и направленные антенны связи. Он знал, что это конец, что за орбитой Плутона с этого момента путешествует в безвестности мёртвый обломок прекрасной машины для покорения пространства. Алексей знал всё это в первую же минуту после катастрофы, и всё же последующие дни спал и ел впопыхах: упрямо и последовательно отыскивал выход из ловушки судьбы.
«Поливит», при всём уважении Славика к Службе Солнца, архинеразумная затея. Поливит – много жизней. Так названа наша экспериментальная станция. Здесь установлено два аппарата, которые могут подключить мозг любого человека к сознанию одного из двухсот «актёров». Их отбирали долго, с такими придирками, какие не снились и космонавтам.
– Всё равно, – сказал незнакомец как бы самому себе. – Всё равно придётся вмешаться в вашу память. Крылья, факт падения, облик... Всё это придётся стереть. Поэтому будем откровенны. Я, собственно, не человек.
«...разрушительный смерч, пронёсшийся вчера во второй половине дня вдоль побережья... разрушены несколько домов, павильоны и киоски, сорваны крыши... Потоплены лодки... Раненые... Но самые неприятные минуты пережила, по-видимому, Мария Д., которую торнадо засосал в свою воронку, поднял в воздух и перенёс с косы на берег. Пострадавшая – и это не игра слов – практически не пострадала».
Антуану сказали примерно так: «Вы уже вдоволь налетались. Вы не имеете права так рисковать жизнью...» Экзюпери ответил: – Это невозможно. Теперь я пойду до конца. Я думаю, уже недолго.
И тут из сумрачной жижи глянуло на него знакомое лицо. Чёрное, однако не негроидного типа, с какими-то пронзительно-нахальными глазами. Поразили Лахтина и очки знакомого незнакомца – в белой, как бы раскалённой оправе резко контрастирующие с его гуталиновым лицом. – Ты кто? – шепнул Лахтин, с трудом соображая, что у него начались галлюцинации. – Я – это ты, – отчётливо и громко сказала чёрная рожа. – С перепугу себя не узнал? Не дрейфь, родственник, выберешься! Я твою судьбу наперёд знаю.
Противоположный берег Стикса и есть конец линии жизни, хотя формально он, Адам, умер позавчера. Но почему перевозчик такой невозмутимый? Может, он глуховат и не слышит его? – Я не хочу туда, старик, – сказал Адам как можно громче и убедительней, вынув изо рта монетку, чтобы не мешала. – Я большой жизнелюб, и мне нечего делать в царстве теней. Отпусти меня или дай хотя бы отсрочку.
Ещё более зловещим и непонятным было то обстоятельство, что зеркальники каждый раз проецировали на своих телах изображение жертвы. Теперь на всех огромных дисках светилось лицо Николая Балькарселя — обезображенное смертью, с застывшими в глазах ужасом и непониманием происходящего. Тела зеркальников иногда колебались, и изображение лица как бы оживало — поворачивались глаза, приходили в движение губы…
Они сразу увидели ЭТО. На ледяной площадке, расчищенной под аэродром, огромной кучей лежали необычные предметы. Красные, синие, зелёные, жёлтые шары, параллелепипеды, кольца, кубы блестели полированной поверхностью, в бесчисленных плоскостях отражались огни прожекторов. Максиму показалось, что здесь пробегал какой-то великан, споткнулся и уронил на снег коробку ёлочных игрушек.
Знаете ли вы, что на самом деле фигуры, которыми украшают детские площадки, живые? Может быть, не все, но в том городе, где живут девочка Юля и храбрый воробей Чиврик, даже облупившиеся от времени и непогоды железные фигуры заржавели только снаружи, а не в душе и потому помогают тем, кто попал в беду.Повесть-сказка для детей младшего школьного возраста.
Взгляд привычно скользнул по залам, остановился на трёх этюдах, которые висели напротив неё в простенке. Средний – она запомнила – назывался «Итальянский пейзаж» и изображал гондольера, чем-то похожего на кавказца. Такой же смуглый, худощавый, но, по всему видно, не наглый, а просто молодой и весёлый: улыбается, направляя веслом лёгкую гондолу, напевает про себя...
Полуфантастические истории
В проёме двери, что вела на лоджию, за голубоватой тюлевой занавеской, метавшейся на границе света и тени, стояла... нагая девушка. Будто сполох неведомого огня осветил комнату. Алёшин увидел её всю сразу – капли дождя на молодом теле, мокрые волосы, улыбку. Зажжённые светом уличного фонаря, капли обтекали холмики груди, ползли по животу, пропадали внизу – на краю золотистой опушки.
Поздний гость прошёл в комнату и сдержанно, старательно выговаривая слова, поздоровался. Потом, быстро заглянув в глаза Джамбаттисто, скорее приказал, чем попросил: – Мне нужны все книги Еретика!
Теперь мне отлично видно и близкие холмы, и рощицу низкорослых деревьев, и даже остатки Скалистой стены у горизонта – старые каменные уродцы, гребень великана, который обронили по меньшей мере тысячу лет назад. А над всем этим возвышаются две башни. Та, что поменьше, – наш звездолёт, а та, что в небе купается, – Хрустальное чудо. Эта строгая прекрасная башня – олицетворение тайны и нашей беспомощности.
— Ненаглядная, ведущий курорт Обитаемых миров, аналог Земли, — зашелестел бесстрастный голос. — На планете находится на сегодняшний день свыше восемнадцати миллионов отдыхающих и обслуживающего персонала. Вспышка острой спонтанной лейкемии зарегистрирована четвёртого марта. Жалобы — лихорадка, слабость. Экспресс-анализы показали, что у всех четырёхсот шестидесяти пациентов кровь наводнена молодыми патологическими клетками. География эпидемии…
Новый сосед объявился в конце января, поздним вечером. Он вошёл на кухню с чёрного хода. Точнее, даже не вошёл, а влетел. Георгий Петрович, который как раз направлялся в свою комнату с чучелом совы, задержался и с любопытством уставился на молодого человека в чёрном облегающем костюме и необычной дымчатой куртке.
– Ты всё это сам нарисовал, мальчик? Мигель съёжился, ожидая пинка. – Ты же маленькое чудо, мальчик, – удивлённо покачал головой незнакомец. Он долго и пристально рассматривал фантазии Мигеля. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты – чудо?
Всё-таки я думаю, что Гоша не умер. Он сжёг себя, но умереть ему, наверное, не так просто — природа не позволит. Потому что Гоша не просто человек, а явление этой самой природы, её вдохновение. Пусть он трижды псих, но он в чём-то — предтеча будущих людей. Обычные смертные не умеют так тратить себя.
Она объявилась весной. Пришла в гости в соседний отдел, где годом или полтора раньше то ли работала, то ли стажировалась — словом, крутилась. Алексей её тогда не замечал. Не заметил и когда девчушка куда-то сгинула. Мало ли кто крутится в институте… Весной же, в один из бесчисленных перекуров, он зашёл к соседям и сразу приметил знакомое лицо и даже имя вспомнил.
Он оторвал предохранительный целлофановый язычок, и брошюра легко раскрылась. От тонкой, как бы даже просвечивающей бумаги повеяло запахом хвои. На обложке значилось: «Проходная пешка, или История запредельного человека». Имя автора ничего Ивану Ивановичу не сказало. Зато, взглянув на год выпуска, он почувствовал лёгкое удовлетворение: 2978. Так всегда! Копии делать научились, а опечатки как были, так и остались.
– Задержитесь на минутку, – попросил его всё тот же голос. – Я сейчас войду в тело. Рэй наконец заметил, что воздух шагах в десяти от него как-то странно колеблется и струится, будто там прямо на глазах рождался мираж. В следующий миг раздался негромкий хлопок, и на берегу появился высокий незнакомец в чём-то чёрном и длинном, напоминающем плащ. Остро запахло озоном.
Я и раньше был наслышан об Удаче. Да и найдётся ли землянин, не знающий о чудаке-художнике, который всю жизнь ищет самый прекрасный рассвет во Вселенной?
И вдруг он узнал медовый запах-намёк, витавший над дорогой. Вербейник!.. Так пахла Вера. Девушка, чьё присутствие в его жизни казалось ему нынешнему — искушённому и всё пережившему — какой-то игрой воображения, наваждением юности — загадочным и властным.
— У вас не найдётся спичек? — спросил он. Голос был глуховатый и немного простуженный. Я молча подал зажигалку. Когда незнакомец не без труда добыл огонь, я пристальнее вгляделся в его продолговатое, загрубевшее от ветра и солнца лицо. Мне показалось, что я уже где-то видел эти пронзительные ясно-карие глаза, морщины, которые будто шрамы пересекали лицо, эти короткие усы. Но где?
Максим отдыхал в Крыму в наши дни 1990-е гг., и встретил нескольких инопланетян. После того как он спас жизнь одной инопланетянке (принцессе звездного престола), по их законам он стал кандидатом в её мужья. Девушку похищает другой кандидат в мужья Мудлак и Максим вместе с магом Маггом бросается ей на выручку. По дороге к ним прибиваются два брата-джинна и бывшая подруга Ирина и интрига затягивается. После того как Максим спасает принцессу, он проходит испытания на кандидата в мужья.
Рассказы и повести, составившие книгу украинского советского писателя, вводят читателя в мир необычных ситуаций и невероятных приключений. Повествуя о них легко и непринужденно, автор раскрывает морально-этические ценности своих персонажей. А его манера моделирования событий, художественного их разрешения отражает оптимистический взгляд на будущее человечества, веру в его созидательный разум.Рецензент Н. Б. Славинский
Возле распахнутого окна стоял коренастый мужчина с седыми волосами. Тело его колебалось, чуть смазывалось в пространстве, будто незваного гостя показывали по телевизору. Надо только встать и покрутить ручки, чтобы изображение стабилизировалось. Надежде Ивановне не надо было ни вспоминать, ни угадывать. В углу комнаты, возле стеллажа с двухсоттомником всемирной библиотеки, стоял академик Острогоров.
«Пятнадцять ярусов по десять этажей. Через каждые три яруса — зоны отдыха, так называемые „висячие сады“… Часа за три управлюсь», — подумал Лоусон. В свои сорок два он сохранял неплохую форму. Этому помогали утренняя гимнастика и ежедневные занятия на тренажёре. Первые десять этажей Генри одолел на одном дыхании. Дышать на лестнице, впрочем, не очень-то и хотелось. Ступени грязные, везде пыль, на площадках горы мусора.