занимали до путешествия. В комнатах было все также уютно, удобно и с
любовью устроено. Но чувствовалось, что чего-то не хватает. Девушки
вспомнили, что не видели Приму, да и Ди Астрани-кастырь куда-то
запропастился. Селена подозвала идущую мимо их дверей няньку, решив
устроить ей допрос.
- Нянечка, а скажите, где Пресветлая?
Нянька всхлипнула:
- Ой, и не спрашивайте, деточки! Ушла наша госпожа с астрономом, а куда – не
сказывают. В народе всякое брешут, да и верить и не верить страшно, а нам же
не докладают. А еще у нас царенок пропал – то, говорят темнобородого дела и
дочери его окаянной. Вот такие у нас страсти творятся, пока вы по городам да
весям ездили, - захлюпала носом.
Теперь стало понятно, чего не хватает: дружеской поддержки их кровника и
того, что могла устроить только Прима. Одним своим присутствием она
обеспечивала ту атмосферу любви и заботы для всего Пресветлого дворца,
которая чувствовалось в каждой мелочи – в букетах свежих цветов, в идеальной
чистоте, пусть наводимой не ее руками, но под ее руководством и во многом,
многом другом. Девушки переглянулись, но не нашли что ответить. Нянька
ушла, пошмыгивая носом.
Дети уже спали. Лентина пробормотала что-то о забытом деле и ушла.
Забытое дело привело ее туда, где временно устроили больничную палату. Там
воздух густо напоен запахами всяческих снадобий. Раненые и больные, которых
разместили здесь, были беспокойны – кто-то спал, всхрапывая и вскрикивая;
кто-то бредил в сумерках сознания. Лентина с трудом нашла «своих» раненых.
Как она уже говорила: «что мое, то мое», поэтому перекладывать заботу на
повитух она не собиралась, решив посматривать, как ухаживают за Риччи и
«ее» де Балиа. Купец спал, бормоча что-то во сне, между веками проглядывает
полоска белка – страшно спит купец. Лентина положила руку ему на лоб – так и
есть – горячий, огляделась в поисках сиделки – и почудилось ей, что возле
выхода, там, где ночник горит и стол стоит – сидит нечто – в серых одеждах
повитухи, но одежды эти перемазаны кровью. Нечто это поворачивается к
девушке, вперив в нее свой взгляд – а глаз нет, есть только пустые глазницы и
глумливо облизывающий окровавленные десны язык, и вздыхает пугающе, с
хрипами. Моргнула, собираясь закричать, и пропал морок. Стоит стол, и сидит
рядом мирно дремлющая повитуха, мимо которой удалось проскользнуть
потихоньку. Лентина подошла к сиделке, тронула ту за руку, она и вздрогнула,
просыпаясь. Девушка сказала, что у купца Мартеля поднялась температура, и
он бредит. Сиделка, бесшумно проскользнув между кроватями, осмотрела
купца, прошептала ему что-то на ухо, выпоила микстуру, и больной затих,
успокоенный.
Люк оказался лежащим на кровати рядом с купцом. Весовщик лежал
молча. Лентина разглядев «своего» второго раненного, почувствовала, что вот
ради этого-то она сюда пожаловала – зачем обманывать саму себя.
- Люк, - тихонько позвала она, решив удостовериться, что он не спит и в
сознании.
- Да? Я уже давно смотрю, как ты тут шороху наводишь.
- Ты знаешь, какой завтра день, а нет, уже сегодня день?
- Знаю, вроде. Межсезонье наступило, Новолетье начинается – так?
- Так-то оно так, но еще завтра, тьфу, сегодня до полудня истекает срок, когда
против драконов еще можно что-то сделать.
- А вы же все сделали. Я так понял, что все ключники вернулись, выполнив
поручения, или я чего-то не знаю?
- Люк, ключей было 7, и последний надо применять здесь, в Блангорре, после
всех нас. Во Дворце нет Примы и Ди Астрани – кастыря астрономов. И мы
подумали, что применять последний ключ пошли они. Но, если они не успеют
до полудня – тогда всему Миру крышка. И я пришла, в общем, я пришла, -
Лентина замялась, не зная, как сказать, все, что наболело, что лежит тяжелым
камнем на сердце.
- Не мучай себя, я знаю. Я знаю, что с тобой творится. Ты говоришь себе, что не
должна чувствовать ничего к мужчине не своего клана, но – я видел Кира, и уже
так было? Ты же была замужем, и не астроном был твоим мужчиной, не так ли?
Так зачем ты себя казнишь? – Люк приподнялся на локтях, чтобы лучше
разглядеть лицо девушки.
- Я не мучаю себя, думаю, что я мучаю тебя.
- Весовщики вольны в своем выборе. А то, что астрономы тебя прохлопали – не
нашли, когда всех ваших похитили, не защитили, когда тебе нужна была защита
– не твоя вина. Я тоже виноват перед тобой. Вместо опоры, я стал тебе ношей.
И я не могу сейчас встать на колени перед тобой за то, что ты тащила нас за
собой, что ты спасла нас. За то, что ты не сдалась, и вытащила нас. И даже если
завтра Мир перестанет быть, мы встретились – и хорошо, что мы встретились.
А если завтра я окажусь безухим в хронилище или, если так рассудит Вес, на
полях Семерки – я буду молиться о тебе вечно, - на одном дыхании выговорился
и замолчал.
Недолго посидели в тишине.
- Посиди со мной немного.
- А утром, когда мы будем ждать полудня, можно мы придем к тебе – я и Кир?