1 2

Ты не против? Вместе не так страшно.

- Я хотел тебя попросить об этом, но побоялся. Женщин твоего клана могли

отправить в какое-нибудь безопасное место.

- Вот ты выдумал – какое место может быть безопасным при конце Мира? Да и

женщин в нашем клане осталось всего две, – Лентина нерешительно присела на

край его кровати.

- Не знаю, мне казалось, что вас – тем более, если вас всего двое – надо беречь.

Вы способны возродить Мир, если не получится его защитить.

- Как мы его возродим, если не будет вас?

Сиделка, издалека молча наблюдавшая за беседой, вздохнула, но уже не могла

выносить такого попрания режима лечения:

- Наговорились, голуби? Поди, девочка, отдохни, нечего тут сидеть. Он не при

смерти. Утром придешь, - и вытолкала из палаты Лентину.

Селена, оставшаяся в комнате, после ухода Лентины еще раз обошла

спящих детей. Сердце рвалось на кусочки при мысли, что утром все их

странствия, все их потери могут оказаться никчемными. Вспоминала последнее

появление Хрона и последние слова Аастра. Села возле постели, где тихим

безмятежным сном спала Мирра – единственная девочка, которая попала в

ключники. Осунувшееся личико, поцарапанное, в ссадинах, реснички едва

заметно подрагивают – снится что-то, из-под одеяла свесилась перебинтованная

ручка. Селена осторожно убрала руку на место. Оглядело свое сонное царство,

решив, что завтра она будет с ними, когда пойдут к Часовой башне – ждать

исхода. В памяти всплыли Прокл и Перикл – их тоже надо будет взять с собой,

мало ли что. А потом все поплыло перед глазами, засыпая, девушка примостила

голову на свободную часть подушки, на которой спал Вальд, да так и уснула,

неуклюже скрючившись, сидя рядом с кроватью сына на стуле. И не проснулась

даже тогда, когда скрипнула тихо дверь и едва слышно вошла Лентина. Она

притушила свет и улеглась рядом с Киром. Дворец затих, все, кто не был занят

на ночных работах, отошли ко сну.

Небо над Блангоррой перестало быть монолитно-темным, на горизонте

чернота стала светлеть. Наступало последнее утро Мира. Вскоре над

горизонтом неторопливо всплыли все семь дневных светил. В утреннем небе

проплывали белые пухлые облака. Кристально чистый воздух, обычный после

сезона ветров, подчеркивал прохладную прелесть тихого утра, обещавшего

превратиться в ясный и теплый денек. Столица еще спала, те, кто просыпался с

первыми лучами, сидели тихо в своих жилищах, выглядывая украдкой из-за

занавесей, пытаясь узнать обстановку. На улицах Блангорры царила тишина.

Один из блангоррцев, поднявшихся чуть свет в это утро, выглянув за двери и

осмотрев небо над городом, заметил, что нет никаких летунов, готовых в любой

момент выпустить огненную, кипящую, разъедающую все и вся, или ледяную

струю. Он – история не сохранила его имени, будем называть его просто

«горожанином» - высунулся за дверь всем туловищем, потом прошелся перед

своим домом – никого не было. Горожанин пробежался вверх и вниз по улице –

никого, нервы не выдержали, закричал:

- Эге-гей!

Занавеси на окнах дрогнули, отползли еще чуть-чуть, показав спрятавшихся

блангоррцев, у которых хватило храбрости остаться или не хватило храбрости

сбежать. Заметив горожанина, как ни в чем не бывало разгуливающего по

улицам, разглядев чистое небо – без всяких летающих ящеров в нем – все

проснувшиеся поспешили на улицу.

Блангоррцы всегда отличались любопытством – независимо от печатей

крови. И вот уже все, кто остался, вышли на улицы, взирая на свой город.

Столица изрядно пострадала от совместного воздействия двойного сезона

ветров, почвотрясений, нашествия крыс, летучих мышей, пауков, буйства

драконов. Обгоревшие каменные глыбы, вывороченные из городской стены,

выкорчеванные деревья, валяющиеся кверху корнями, разрушенные бассейны,

сожженные дома – жалкий вид предстал перед глазами горожан в то памятное

утро. Они любили свой город – и стали наводить порядок, насколько хватало

сил и умения. Как-никак это было утро перед Новолетьем, по традиции и

раньше всегда в этот день старались навести чистоту и порядок и в домах и на

улицах. А ныне и вовсе работы хватало.

В Пресветлом дворце беготня и суета начались задолго до рассвета.

Прим так и не ложился, для него день начался очень рано. Велись последние

приготовления. Дворцовые историки спешно дописывали историю Мира,

правитель приказал в 11 часов принести все записи, чтобы поместить их туда,

где, возможно, они сохранятся и после конца Мира – если уж готовиться к

худшему – для тех, кто когда-нибудь и если будет после них. На кухне царила

неразбериха – журчало, скворчало и шипело, белые облака пара внезапно

вырывались из высоких чанов то тут, то там – главный повар творил свои

шедевры. Последний обед этого года, а возможно, всей эпохи, должен стать