100 лекций: русская литература ХХ век

Надо сказать, что Николаева тоже прожила после этой книги очень недолго. Она начала работать над романом «Сильное взаимодействие», который должен был рассказывать, как и «Девять дней одного года», о физиках. Она всего 70 страниц успела написать из задуманной большой книги и умерла от ревмокардита. Всего 49 лет ей было.

Но вот что удивительно — у Николаевой в романе есть такая протагонистка, такая героиня автобиографического склада, она появляется ненадолго, с ней завязывается роман как раз у Бахирева, который оказывается не только пионером в новом руководстве, но еще и таким отважным разрушителем канона — у него завязывается роман на стороне. Вот он как раз видит в ней, больше всего его поражает в этой женщине то, что у нее светлые глаза на темном лице. И вот какой-то автопортрет, глубокий, метафизический, здесь действительно есть, потому что Николаева это, может быть, и довольно темный человек, в том смысле, что писатель простой, и язык суконный, и вообще темная такая, еще не просветленная по-настоящему жизнь, но при этом видит она удивительно светло и ясно, у нее удивительно точное и четкое зрение.

И вот в этом автопортрете, в этих светлых глазах на темном лице, заложен какой-то очень важный прорыв. Когда мы перечитываем сейчас эту книгу, двум вещам мы поражаемся. Во-первых, тому, как все-таки много позволяли себе писатели второй половины пятидесятых. Мы думаем, что оттепель — это сплошная таинственная страсть и сплошной конформизм. Ничего подобного, люди оттепели много уже понимали и много себе позволяли. Но самое главное, что мы понимаем, вот что второе нас поражает, — это серьезность отношения к последним вопросам.

Вот до начала шестидесятых люди Советского Союза лучше и серьезно относились и к возможности перемен, и к литературе, и к ее миссии, для них это было служение. Когда их иллюзии были в очередной раз обмануты в 1962 году в Новочеркасске, а потом в 1968 году в Праге, это серьезное отношение исчезло, и на проект махнули рукой. «Битва в пути» — последний великий советский роман.

Ну а в следующий раз мы поговорим с вами о первом великом антисоветском романе, о «Докторе Живаго».

1958 - Борис Пастернак — «Доктор Живаго» (03.12.2016)

Мы будем сейчас говорить о 1958 годе. Годе, когда Борис Пастернак получил Нобелевскую премию за «Доктора Живаго», о годе первого русского полного издания этой книги. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, пусть их освещают люди, специально этим занимающиеся: ролю ЦРУ в издании романа, слухами о том, что именно в русском издании самое непосредственное участие принимали главные функционеры американской разведки и т.д. Мне все это совершенно неинтересно, да и, честно говоря, я, наряду Флейшманом Лазарем, главным у нас специалистом по Пастернаку, полагаю, что это всё принципиальной роли не играло.

А интересно мне другое. Интересно мне, почему эта странная книга, которую многие считают плохой, почему-то стала главной и в судьбе Пастернака, и в литературе 50-х годов. Это самый известный на Западе русский роман, более известный, чем «Преступление и наказание». Все советские учителя и постсоветские с радостью вспоминают, как дети кинулись читать «Живаго» после того, как Квентин Тарантино, приехав в Москву, сказал: «Не надо мне никаких достопримечательностей, хочу на могилу Пастернака». И вот после того, как он там полчаса сидел и что-то шептал и плакал, все поняли, что роман, наверное, стоящий. И после этого наши дети, наконец, его прочли.

Почему постановщик «Криминального чтива» так любит эту книгу — понятно. Потому что Тарантино как раз — традиционнейший христианский моралист, и в этой книге видит христианскую мораль и гимн бодрому, непокорному и бессмертному человеческому духу, мысль о вечной беспомощности и неумелости зла и о бессмертии самого, казалось бы, обреченного добра.

Но что делает эту книгу такой популярной на Западе и в мире? Вот на этом я и хотел бы остановиться. Потому что, как вы понимаете, за 20 минут о «Докторе Живаго» не расскажешь. В свое время этой книге очень повредило именно то, что её так быстро читали. Её давали на одну ночь, а за ночь там понять ничего невозможно. Её вообще в идеале, если кто-то ещё не читал или вдруг хочет перечитать, её надо, конечно, читать так же, как она писалась — по 2-3 страницы в день. Знаете, по чайной ложке.