Есть расхожая такая точка зрения, первой её, конечно, высказала Ахматова, своего рода гений общего места, хотя это не главное её достоинство. Она первой сказала о том, что роман Пастернака хорош стихами и пейзажами, а всё остальное там неинтересно. Это не так. Роман Пастернака хорош, прежде всего, своей генеральной концепцией, которая необычайно странна для русской литературы, первым её сформулировал Вознесенский. Он написал: «Мы все привыкли, что человек для истории. И вдруг оказалось, что история для человека». Мы все думаем, что наше дело — поучаствовать в великом историческом процессе, ну вот в революции, а оказывается, что вся революция, ребята, была затеяна только для того, чтобы Юра и Лара на короткое время оказались в Варекине. Или, если прочитывать символический слой романа, а роман этому не сопротивляется, он на это и рассчитан, чтобы Россия на короткое время досталась поэту, которому она и должна принадлежать. Это очень недолго. Потому что придет растлитель и заберет её сразу же, придет пошляк и отберёт Россию. Но на две недели, но на два месяца они в этом мерзлом доме с этой девочкой прелестной, которую она воспитывает, с дочерью Лары, они там вместе.
Лара не достанется ни поэту, ни комиссару, в котором многие угадывают Маяковского, но там от Маяковского только самоубийство, никому. Она достаётся всегда пошляку. Но на очень короткое время она досталась кому надо, и это благодаря революции. И вся революция нужна только для того, чтобы Юрий Андреевич, там с ней живя, написал «Рождественскую звезду» и «Свеча горела на столе». Вот, понимаете, это гениальная, абсолютно сатанинская гордыня, как написал об этом Федин, всё понявший в романе. «Роман гениальный, плохой, исполненный сатанинской гордыней».
Он плохой с точки зрения соцреализма, с точки зрения соцреализма хороший Федин, конечно, которого читать нельзя, в рот не возьмешь этот пластилин. Но роман Пастернака до сих пор прекрасно читается, нормальная символистская сказка. Да, ничего не поделаешь — сатанинская гордыня. Но пора уже понять, что не мы — пища для истории, а вся история существует для того, чтобы мы в максимальной полноте выразили себя. Вот об этом именно сегодня очень бы неплохо помнить.
Мы всё спрашиваем: а зачем, а почему нам достался этот исторический отрезок? Для того, чтобы отталкиваясь от этого исторического отрезка, мы прыгнули как можно выше. Никакого другого смысла у истории нет. Видите, какая штука. Это очень долгий и трудный разговор: а что бывает потом, после того, как эти любовник демонический такой, несколько гамлетовского плана и Россия сбежали? Что будет потом? Она почти всегда гибнет. Что Лолита, что Аксинья, что Лара, что Катюша Маслова, там, правда, про неё не сказано напрямую.
Но вот что бывает с ребёнком? Можно ли ребёнка спасти? На эту тему у нас есть довольно много текстов. Родители, ясное дело, не справились. Но остается коллективное воспитание. И для этого ребёнка единственный способ спасения — это «Республика ШКИД», «Педагогическая поэма», «Полдень. XXI век». Ведь советская педагогическая утопия, она всегда имеет в виду детей без родителей. Да, еще, пожалуйста, Шефнер «Облака над дорогой», ещё любимый его Шаров «Повесть о десяти ошибках», про московскую школу коммуны, про ШКИД, Школу имени Достоевского, про замечательный лицей, в котором живут воспитанники Стругацких. Потому что эта утопия коллективного воспитания, она была подхвачена только в 60-е годы. Викниксор, или Блонский, или другие великие педагоги тех времен — вот на них вся надежда, понимаете?
Потому что при таких родителях, как ни ужасно это звучит, домашнее воспитание — это гибель. Ведь ещё Пушкин сказал: «Дети в России в домашнем воспитании только растлеваются, а по-настоящему спасительно воспитание лицейское». Нужно оторвать ребёнка от семьи и этим его спасти. Или, условно говоря, надо оторвать новых граждан этой свободной России от России и от её вождя, и поместить их в некое условное замкнутое пространство, в котором они будут воспитываться нормально. То есть утопия «Педагогической поэмы», утопия Макаренко — это единственное продолжение, доступное для этой истории.
Мы сейчас после очередной серии побега с любовником пребываем в стадии, когда гражданское общество в очередной раз умерло, толком не родившись, и единственное, что могло бы его спасти — это реформа системы образования, при которой дети подвергались бы нормальному коллективному воспитанию. Условно говоря, Хогвартс. Ведь это же не просто советская утопия рухнула, а очень многие утопии рухнули в конце 20 века. И Роулинг очень точно ответила на запрос о новой системе воспитания. Кроме Хогвартса ничто не спасет. Иначе Гарри Поттер так и будет воспитываться в несчастной семье магловских родственников, ничего не сделаешь. Пока мы не придумаем новую систему воспитания, Танька Безочередёва так и будет погибать. Но, к сожалению, над этим вопросом сейчас никто не работает ни в России, ни в мире. А очень интересно могло бы получиться.