100 лекций: русская литература ХХ век

1959 - Борис Слуцкий — «Время» (10.12.2016)

Мы начинаем с вами очередную, страшно сказать, 59 лекцию из цикла «100 лет. 100 книг». И говорим, соответственно, о 1959 годе, о книге стихов Бориса Слуцкого «Время». Эта книга переломная. После первой книги Слуцкого «Память», которая усилиями Эренбурга вышла в 1956 году и стала одним из знаков оттепели, прошло три года. За время, которое первая оттепель успела закончиться в 1958 году, а закончилась она еще раньше жестоким подавлением Будапешта, а в 1958-м разнузданной и чрезмерной, избыточной травлей Пастернака, которая по Слуцкому ударила несколько больнее, чем по другим. В результате, я сейчас поговорю об этом подробно, в результате перелома, который в жизни Слуцкого произошел, в 1959 году перед нами оказался другой поэт, и поэтому книга «Время», в отличие от оттепельной, во многих отношениях еще розоватой, полной иллюзий, абсолютно легальной «Памяти», «Время» — это книга, с которой начинается настоящий Слуцкий. Слуцкий дважды разочарованный. Вот об этом мы сейчас серьезно поговорим.

Он родился в 1919 году, и книга эта вышла в год его 40-летия, когда большинство российских поэтов даже по советским меркам уже считаются зрелыми. Вы знаете, что возраст русского поэтического дебюта (это обычно с книгой) советского, по крайней мере, это около 30, потому что рано слишком сформироваться поэту не давали, и даже Вознесенский, о котором мы будем говорить в следующий раз, уже с первыми книгами своими прогремел, когда ему было 27. Так считалось, что надо дать поэту выдержаться, вывариться, но, тем не менее, судьба Слуцкого и по этим меркам запредельно жестка. Опубликовавшись впервые в 1941 году, в марте, 22-летний автор после этого на 10 лет вообще исчезает из печати, очень мало пишет, а печатать его по-настоящему стало можно, конечно, только после 20 съезда. Потому что самая поэтика Слуцкого с основным мейнстримом советской поэзии расходится очень сильно, даже с поэтами поколения ифлийцев, к которому он принадлежал, а он как раз учился в знаменитом институте филологии, истории и литературы, из которого впоследствии сделали Литинститут.

Даже рядом с такими авторами, как, например, Давид Самойлов, его постоянный друг и соперник, или Сергей Наровчатов, тоже поэт военного поколения, или Павел Коган, убитый на войне в 1943-м. Рядом с ними он как-то вызывающе не советско выглядит. Он, кстати говоря, когда делал комплименты поэтам, в частности, о Нонне Слепаковой он так сказал: «Ничего антисоветского не вижу, ничего советского — тоже». Для него это был главный комплимент. Слуцкий, притом, что у него мировоззрение абсолютно комиссарское, он и был на войне с 1942 года инструктором политотдела, что не мешало ему ходить в разведку лично и вообще никак он не уклонялся от боевых действий, при всем своем комиссарстве, при всем своем политотдельстве, при всей идейной безупречности своих стихов, он пишет абсолютно не гладко, вызывающе коряво. И об этом очень хорошо сказал все тот же Давид Самойлов: «По струнам из воловьих жил бряцает он на хриплой лире о том, как напряженно жил, чтоб след оставить в этом мире».

Две вещи отличают Слуцкого принципиально от всей военной поэзии и, шире говоря, от поэзии советской. Первая: Слуцкий формально принципиально антипоэтичен. В этом смысле его можно назвать, наверное, самым прямым наследником Некрасова в советское время, потому что он намеренно избегает гладкописи, он принципиально касается тех реалий, которые раньше в стихи ни коем образом не встраивались. Он не боится быть прозаичным, он не боится размышлять на газетные темы. Кстати говоря, это интересно, если в стилистике Слуцкого попробовать написать о чем угодно, хотя бы о прогнозе погоды, это все равно будет считаться, это в каком-то смысле его объединяет с Маяковским, которого он считал своим непосредственным учителем. Потому что если с риторическими приемами Маяковского говорить о чем угодно, хотя бы, не знаю, неважно, в любви вы признаетесь или признаетесь в верности партии, это делается с одними и теми же приемами, одним и тем же голосом, и это всегда убедительно, всегда интересно.