100 лекций: русская литература ХХ век

А за тучами должно быть небо синее,

Только кто его увидит и когда?

И вот, с ужасом приходится признать, что мы его так и не увидели, потому что ни одной эпохи в России, когда можно было бы примирить талант и совесть, так с тех пор и не было. И вот напоминанием об этой трагедии нам остается книга Слуцкого, разочарованного сначала в советском проекте, потом в оттепели, а потом и в самом себе. Неслучайно писали Стругацкие, что пока себя не уничтожишь — не начнешься. В следующий раз мы поговорим о судьбе гораздо более радостной, о судьбе Андрея Вознесенского и его поэтической книге «Мозаика».

1960 - Андрей Вознесенский — «Мозаика» (17.12.2016)

У нас юбилейная шестидесятая лекция в проекте «Сто книг — сто лет». 1960 год это первая публикация книг Андрея Вознесенского. Во Владимире вышли более авангардные стихи в сборнике «Мозаика», стихи настолько авангардные, что редактора этой книги Афанасьеву немедленно уволили. А второй сборник, который вышел в 1960 году в Москве, несколько более скромный, назывался «Парабола». И как-то так получилось, что владимирскую книгу знали лучше. Знали ее лучше, наверное, потому, что автор составлял ее без оглядки на столичную цензуру. В провинции иногда можно было что-то такое протолкнуть.

Чем же, собственно говоря, отличается поэтика Вознесенского, и почему были у него такие проблемы? Надо сказать, что, как справедливо заметил Николай Алексеевич Богомолов, один из главных знатоков русской поэзии и русского стиха, сложной поэзия Вознесенского могла казаться разве что на фоне Фатьянова. Даже и больше того, на фоне таких авторов, как Мартынов, уже нами упоминавшийся, и вообще на фоне советских авангардистов, которых начали широко печатать в оттепельное время, Вознесенский даже и не революционен.

Проблема, собственно, в другом. Вот, скажем, Смельков или Солоухин, поэты консервативной эстетики, говорили, что в Вознесенском все режет глаз, он криклив, ужасно напрягают его ассонансные рифмы, ассонансные рифмы, как вы знаете, это рифмы, где согласные не совпадают, а гласные совпадают, где метафоры его крикливы. Солоухин даже сказал, читаешь Вознесенского, словно босиком по стеклу. Это не совсем так, конечно, но ошеломляет в нем нечто другое, принципиально иное.

Вот тут мы, пожалуй, сталкиваемся с самым серьезным тупиком. Потому что в чем принципиальная новизна, и почему Вознесенский сталкивался с такой упрямой критикой? Ведь надо с горечью признать, что из всех поэтов-шестидесятников он самый битый. Конечно, Хрущев сделал ему феерическую рекламу, когда в 1963 году, на знаменитой встрече с творческой интеллигенцией, он именно на него наорал, и наорал, в общем, абсолютно ни за что. Вознесенский вышел на трибуну, Хрущев начал стучать на него кулаком, Вознесенский, чтобы оправдаться, прочел «Секвойю Ленина», но этим окончательно настроил зал против себя, потому что стихотворение, при всей своей глубокой советскости, написано все с той же свежестью и с той же новизной взгляда, какая в нем раздражала.

И вот я сейчас мучительно пытаюсь понять, почему именно Вознесенского так били. Ну вот, скажем, у Евтушенко, у него все было легче, потому что его ненавидела очень часто либеральная интеллигенция. Ненавидела она его за собственные грехи, она видела в нем свое отражение. О Евтушенко мы будем говорить отдельно, в связи с другим его сборником, с другим периодом, потому что, конечно, в 1960 году Евтушенко не так еще ярок, не так он еще блещет, он лучшие свои вещи написал значительно позже. Вот его ненавидит либеральная интеллигенция, потому что она видит в нем отражение собственных слабостей, собственной половинчатости, она всегда его упрекает в трусости, хотя ей-то не хватает храбрости даже на кухне произнести половину того, что говорит в это время он в «Наследниках Сталина», в «Бабьем Яре» и так далее. Он же, по сравнению со своими тихушными судиями, ошеломляюще смел. Но тем не менее его не прощают, начальство к нему относится, как ни странно, толерантнее.

А вот что раздражало в Вознесенском, которого как раз либеральная интеллигенция обожала, дубно носила на руках, он был любимым поэтом физиков. Когда Слуцкий сказал:

Что-то физики в почете.

Что-то лирики в загоне.

Дело не в сухом расчете,

дело в мировом законе,

он правильно угадал. Главным потребителем стихов в это время стала техническая интеллигенция. И вот эта техническая интеллигенция Вознесенского носит на руках, а начальство ненавидит. И вот в чем здесь проблема, я, честно говоря, понять не могу. То есть могу, я могу высказать догадки. Я с самим Вознесенским много раз он этом говорил. И он никогда тоже не мог понять, почему он так страшно раздражал. Он говорил, ну что, вы действительно считаете стихи из «Мозаики» непонятными? Что там непонятного?

И так же весело и свойски,

Как те арбузы у ворот,