100 лекций: русская литература ХХ век

Очень хорошо я помню, что там, где надо было придумать парольный предмет, вот ту вещь, которую надо предъявить при вхождении в это село Чистое, в дивный новый мир, я просто совершенно замучился, придумывая такой предмет, что это может быть. Карандаш, я не знаю, валенок, всё, что угодно. И Елена Иваницкая, мой любимый друг и любимый критик, подсказала мне, что это должно быть маленькое карманное зеркальце. Как только я придумал это зеркальце (то есть она придумала), всё сразу встало на свои места.

Кроме того, конечно, как всякий первый роман, «Оправдание» несет на себе очень заметные следы влияний. Слава богу, никто этих влияний не обнаружил, потому что я как-то всегда подвергался влиянию авторов довольно маргинальных, мало кому известных. Никто совершенно не обратил внимание на то, в какой степени эта вещь стилизована под Горенштейна, особенно в начале, насколько там просто торчит горенштейновская фраза, его построение фабулы, его какие-то интонации. Никто этого не заметил. Ну и слава богу.

Зато один след, который там уж очень отчетлив, я даже вытащил на поверхность. Дело в том, что этот роман посвящен памяти моего литературного учителя, Нонны Слепаковой, моего любимого поэта. И прозаика, кстати, очень яркого, на меня повлиявшего. Её роман «Лиловые люпины» был для меня откровением таким о пятидесятых годах. Ну и вообще Слепакова была для меня после семьи самым важным человеком в жизни, самым.

И я, ещё когда писал роман, в 1999 году, очень болезненно переживал её смерть, случившуюся за год до того. Она сравнительно молодой была человек. И вот я передал ей там очень яркий привет. У неё было такое стихотворение про собаку пластмассовую, которую находят в песочнице. И у меня этот пластмассовый красный пёс, которого нашли в песочнице и который был такой вестью из довоенной жизни, вот он пережил в песочнице блокаду, налёты, всё, лежал там зарытый, и его герой нашел.

Это для меня был какой-то самый яркий привет моему литературному прошлому. Не прошлому даже, моим литературным учителям. Поэтому эта книга, посвященная памяти Слепаковой, несёт яркий довольно её отпечаток, отпечаток разговоров с ней, потому что Слепакова очень много сделала для того, чтобы моё увлечение советской историей как-то перебить. Она дольше меня прожила в Советском Союзе.

У меня была идея вступить в КПСС в 1991 году, потому что я говорю: «Все бегут оттуда, а я из нонконформизма вступлю». А Слепакова мне доказала, что в эту организацию нельзя вступать даже из нонконформизма. И более того, она своего кота ― у них был кот дрессированный ― научила, простите, ссать при словах «КПСС». Она его брала и говорила: «КПСС, Мика, КПСС». И он тут же всё это проделывал. Поэтому, в общем, в моей борьбе с имперским синдромом Нонна сыграла очень существенную роль. И эта книга не в последнюю очередь вдохновлена её светлым, насмешливым, богатым образом.

Дополнения

Детская литература

Проект «Сто лекций» подготовил для вас специальный подарок на Новый год. В трех особых выпусках программы Дмитрий Быков рассказывает о своих любимых детских книгах, которые прекрасно подойдут для чтения на новогодних каникулах.

1972 - Александр Шаров — «Мальчик Одуванчик и три ключика» (03.01.2017)

Проект: «100 книг. 100 лет» дарит вам нечто вроде новогоднего бонуса — это такой наш скромный вам подарок к Новому году, и подарок этот касается, прежде всего, детей. Так получилось, что мы в наших «100 годах. 100 лекциях» детской литературы почти не касаемся, а детям надо что-то читать в каникулы, иначе они до возвращения в школу совсем сойдут с ума. И какая-то попытка напомнить о советской детской литературе, прежде всего, годов 60-х — это у нас сейчас и делается, это такой своего рода такой отхожий промысел, отдельная ветка.

Для начала расскажу я о писателе, которого 20 лет почти не помнили, но в последнее время неожиданно пришла к нему вторая жизнь. Широко известен его сын, прозаик и историк Владимир Шаров, чьи книги «До и во время», «Репетиции», «Старая девочка», они давно уже такая классика нашего времени, тоже они не всегда на виду, они не всегда широко обсуждаются, потому что не для всех Шаров пишет, но, во всяком случае, лучшая часть аудитории знает и высоко этого автора ценит. И при всей моей любви к Владимиру Шарову я все-таки должен сказать, что его отца я считаю писателем поистине великим, писателем более масштабным, хотя и у Шарова тоже еще все впереди.