«Я есть другой» (Рембо). Поэт интуитивно постигает, а психоаналитик формулирует гипотезу: нет ничего самого значимого в жизни человека, в его страданиях и радостях, как нет ничего самого чрезмерного в его страстных желаниях или в отвращении, что не нашло бы своего начала в определенном месте психики, недоступном для сознания. Схватка между психическими персонажами иногда пробивается наружу, когда Я*
сновидца посреди развернувшегося сновидения, осажденного кошмарными образами, явившимися невесть откуда, зря старается уверить себя: «Это всего лишь сон», – перед тем, как решиться ускорить пробуждение, чтобы полностью избавиться от ночного нашествия прорывающегося наружу Неизвестного.«Это было сильнее меня, это ускользнуло из-под контроля, это появилось так, вдруг…». Ошибочное действие*
, сновидение*, симптомы* сами по себе не предупреждают о присутствии чего-то или кого-то другого, в чьи одежды рядится бессознательное, равно как и те моменты жизни, в которых сознание и разум чувствуют себя переполненными, затопленными изнутри чем-то более сильным. Не существует ни одного нашего выбора, будь то выбор объекта любви*, интересной для нас профессии, волнующего нас художественного произведения, который не уходил бы корнями в детский опыт и в значимые для нас события. «Бессознательное – это инфантильное» (Фрейд); но не все детское, а лишь его скрытые и запечатленные следы, которые невозможно стереть. Бессознательное игнорирует время, как и противоречия (любовь* и ненависть* адресованы одному и тому же объекту), словно издеваясь над реальностью. Психоаналитический опыт подтверждает эту гипотезу, парадоксальным образом поддерживая неуловимый характер бессознательного, который можно уловить только лишь посредством его дериватов. Бессознательное какОт бессознательного к
Отец
«Материнство доказано свидетельством здравого смысла, в то время как отцовство является конъюнктурой, построенной на дедукции и на постулате» (Фрейд). Мать – достоверность, отец – гипотеза, возможно, самая первая из всех. Является ли в принципе любая теория
Не может существовать ничего такого, включая отцовское присутствие, что могло бы служить гарантией психического здоровья; немало психических расстройств, не только безумие Шребера, берут свое начало в патологических отношениях с отцом. Несмотря на это мы почти уверены, что психическое здоровье невозможно, покуда персонажи первой пары, мать и дитя, не отделятся друг от друга без появления третьего, вторгающегося в их дела. Отец является классическим представителем того, кто выполняет функцию символизации, позволяющей психической жизни избежать путаницы и признать различия*
(полов, поколений…).Как получается, что образ отца, гуляющего за руку со своим ребенком, часто вызывает больше эмоций, чем если бы мать делала то же самое? Неопределенность отца является не только обетованием для жизни духа, пробуждением теоретической любознательности, она превращает его любовь, маловероятную по существу, в выбор, в любовь, ожидаемую с надеждой, несмотря на то, что она не проистекает из природной необходимости. Можно и вовсе не иметь отца, но тогда его значимость становится еще больше, в этом случае она нередко является бесценной.
Настойчивый акцент на символической функции отца (Лакан) привел к тому, что было предано забвению его либидинальное участие и соблазняющая роль. Что труднее всего проработать девушке? Увидеть в глазах своего отца желание, объектом которого является она сама, или не увидеть ничего?
Отсроченное переживание (après-coup)