1000 лет радостей и печалей

Как-то раз следователь ни с того ни с сего вдруг сказал: «Ваша мать очень за вас сейчас переживает. Люди, которым вы дороги и которые желают вам помочь, стремятся направить вас на путь истинный. Это антикитайские элементы в Германии, США, Франции и Швейцарии надеются, что мы вас расстреляем». Он впервые упомянул какие-то события во внешнем мире. Его голос звучал мягко и неагрессивно, и я подумал, может, он пытается меня успокоить.

После этого он, казалось, никак не мог найти новых тем для обсуждения, а расследование так и не сдвинулось с места. Казалось, он знает, что со мной уже ничего не выйдет. «Давайте просто поболтаем», — говорил он и делал знак секретарю, чтобы тот перестал записывать, и у этих разговоров уже не было определенной темы. Они будто чего-то ждали.

Однажды вечером следователь пришел ко мне один и принес пару бананов с уже почерневшей кожурой, сказав, что это все, чем они располагают. Он немного разоткровенничался и признался, что очень любит уголовное право. Однажды его преподаватель задал в аудитории вопрос: «Если кто-нибудь выстрелом собьет луну с неба, это считается преступлением?» «Конечно, это преступление, — ответили все, — ведь луна для всех». «Нет, это не преступление, — сказал педагог, — потому что в уголовном праве нигде не говорится, что нельзя стрелять в луну». Действия, которые закон не определяет как неправомерные, не являются уголовным преступлением, даже если кто-то считает их таковыми. Он получал жалкую зарплату в две тысячи юаней в месяц (около 300 долларов) и полагал, что ему не на кого обижаться, как, впрочем, не испытывал потребности причинять кому-либо неприятности или спасать от них кого-то.

Уходя тем вечером, он сказал: «С этим вашим делом постараюсь, чтобы вас не обвинили, потому что если предъявлено обвинение, то приговор практически обеспечен, и вас тогда отправят в тюрьму. Но нам нужно дождаться правильного момента. Вы ведь знаете, что наша партия заботится о своем имидже и иногда впадает в крайности, так что тяжело предугадать, как все повернется. Идет некий процесс, и может пройти время, прежде чем мы увидим полную картину. Подброшенные предметы не сразу падают на землю». Он изобразил рукой длинную дугу вниз.

«Вы здесь можете провести много времени, — добавил он, — или вас могут отсюда перевести. Но независимо от того, где вы окажетесь и сколько это продлится, вам нужно запастись терпением, вам нужно держаться». Никогда не забуду эти слова.

«В этой комнате есть камеры?» — спросил я. «Разумеется», — ответил он.

Даже в самых мрачных обстоятельствах у людей остается выбор быть человечными, а общество формируется действиями бесчисленного множества людей. У каждого есть свое представление о добре и зле, которое нельзя полностью заменить авторитарными принципами.

Он приоткрыл дверь и закурил. Мы болтали о разных способах приготовления чжацзянмянь: о том, каким должно быть соотношение сои и сладкой мучной пасты в соусе и что надо добавлять — яичницу-болтунью или кусочки свинины. Лапша для пекинцев — дело серьезное. Учитывая слова Ли, теперь я был уверен, что меня перевезут в другое место.

На тринадцатый день заключения Ли не явился. Вместо него в комнату вошли несколько молодых мужчин в черных костюмах и белых рубашках. Они окружили меня и велели встать, а затем, надев наручники на запястья и мешок на голову, повели на улицу. Мы сели в машину, и никто не проронил ни слова, так что мне казалось, будто я в ней единственный пассажир.

Когда мы приехали на место и с моей головы сняли мешок, я увидел перед собой двух парней в униформе, стоявших неподвижно, словно статуи, и на груди у них были нашивки со словами «Вооруженная милиция Пекина». Народная вооруженная милиция Китая занимается обеспечением политической безопасности и общественной стабильности. Шестнадцать лет назад я сделал серию фотографий солдата, который нес караул на площади Тяньаньмэнь, а теперь двое вооруженных полицейских застыли точно в таких же позах.

Мне велели раздеться догола и пройти личный досмотр. В комнату вошел командир — в армии так называют любого в звании выше командира взвода — и стал наблюдать. При его появлении солдаты встали по стойке смирно и прокричали: «Товарищ командир!»

Он объяснил мне местные порядки: сидеть можно только в определенном положении, не вытягивать и не скрещивать ноги и держать обе руки на бедрах, глядя прямо перед собой. Мне не полагалось смотреть на охранников или с кем-либо говорить. В случае какой-либо проблемы мне надлежало поднять руку, открывать рот можно было только с разрешения охранника. Каждое мое движение требовало согласования с охраной, а любой приказ предполагал беспрекословное подчинение. И наконец он добавил: «Если вы облегчите нашу жизнь, мы облегчим вашу». Как и у многих солдат, у него был явный акцент — в его случае хэнаньский, то есть он приехал из бедной провинции без выхода к морю, где военная служба является чуть ли не единственным способом заработать на жизнь.