1000 лет радостей и печалей

Мартин Вон родился в Сан-Франциско, его мать была китаянкой, а отец — наполовину китайцем, наполовину мексиканцем. Мы с Мартином сразу поладили, так как оба любили поболтать ни о чем, стоя на тротуаре и глазея на прохожих. Он обычно пристраивался рядом со мной, на углу 8-й улицы и 2-й авеню, в квартале от галантерейного магазина Love Saves the Day («Любовь спасает день»), около ряда таксофонов, откуда постоянно звонили ребята из Нью-Джерси. Времена тогда были мирные, но в той части района Ист-Виллидж царил такой хаос, будто близился конец света, — уличные торговцы сбывали контрабанду и ворованные вещи, пацаны просили денег, наркоманы валялись поперек тротуара, а кришнаиты и скинхеды смешивались в толпе с поэтами, бродягами, рок-музыкантами и молодыми японцами — фанатами нью-йоркской панк-музыки. Высокий и чуть сутулый Мартин всегда ходил в ковбойской шляпе, красных кожаных сапогах с загнутыми носами, замшевой куртке с бахромой и потертых джинсах Levi's — настоящий полуночный ковбой.

Стоило Мартину открыть рот, как я уже знал, о чем он спросит, потому что вопрос был всегда один и тот же: правда ли, что я обучен приемам соцреализма? Этот художественный метод активно насаждался в СССР, а потом и в Китае для того, чтобы художники реалистично изображали вдохновляющие революционные сюжеты. Чтобы порадовать Мартина, я отвечал кратко: написать портрет Мао проще простого. Я не хотел его разочаровывать, но на деле уже давно потерял охоту к живописи. Я верю в того же бога, что и он, говорил я, просто никогда не хожу в церковь. Он усмехался, прислонившись к стене. Для него разговор с человеком из коммунистической страны был любимым развлечением, потому что позволял ему фантазировать о трудностях и лишениях нашей жизни.

Картины у Мартина были необычные, основная тема — красные кирпичные стены Чайна-тауна. На одном из его произведений кирпичи были сложены в форме сердца — теплый, печальный образ и неизменная верность своей живописной манере. Так мне и не пришлось увидеть музей граффити, о создании которого он часто говорил: Мартин умер через несколько лет после моего отъезда из Нью-Йорка. Я рад, что у меня осталась одна из его картин — небольшая, с красной кирпичной стеной.

Вот и все мои тогдашние друзья. Если бы я умер, мое тело, вероятнее всего, обнаружила бы хозяйка квартиры. В конкурентной среде, где люди смотрели друг на друга с подозрением, нужно было обаяние, чтобы завоевать одобрение и казаться крутым. В остальном я полагался на воображение: на каждой улице, в каждом окне, среди спешащих пешеходов — все они были моими друзьями, просто я еще с ними не познакомился. В конце концов, Нью-Йорк совсем не похож на деревню.

К началу 1980-х годов молодые люди, сосланные в сельскую местность во время «культурной революции», вернулись в города, и из-за растущей безработицы общественные структуры испытывали огромные перегрузки. Дэн Сяопин, новый верховный правитель Китая, преуменьшал значение прав отдельного человека, определяя гуманизм как «защиту безопасности большинства». Государство стало бороться с коррупцией, вынося быстрые и суровые приговоры, и между 1983 и 1987 годами осудили не менее 1,7 миллиона человек. Тяжесть наказания обычно чудовищно превосходила масштаб преступления, и число казней резко возросло; в некоторых случаях смертный приговор выносили за такие незначительные проступки, как сексуальная распущенность. Эта политика «жесткого удара» напоминала репрессии, которым подвергались «контрреволюционеры» в эпоху Мао, и доказывала, что с тех пор практически ничего не изменилось.

В 1987 году, когда кампания была в самом разгаре, ко мне в Нью-Йорк приехал Ай Дань. Некоторых его друзей посадили в тюрьму — неудивительно, что он захотел уехать из Китая. Мы не виделись целых шесть лет, и ему уже исполнилось двадцать пять. Он планировал изучать фотографию.

Учитывая, что у меня в холодильнике редко водилось что-то, кроме нескольких катушек фотопленки, Ай Даню нужно было зарабатывать самому. Мы развесили на столбах объявления и просматривали разделы с предложениями о работе, и наконец он устроился разносчиком местной китайской газеты. Ранним утром он выходил на улицу с тележкой и весь день курсировал между Манхэттеном и Куинсом, пополняя и наземные, и подземные газетные стойки. Для человека, который только что переехал, такая трудная и при этом скучная работа была в тягость. По вечерам, когда он приходил домой, мы садились выпить вместе пива, но тем для разговора становилось все меньше. Я стыдился, что не могу как следует о нем позаботиться, как подобает старшему брату.

Благодаря присутствию Ай Даня до меня начало доходить, насколько мой образ жизни отклоняется от нормы. Обычно китаец, приехавший в США с какой-нибудь сотней долларов в кармане, стремится как можно скорее занять свое место в обществе и осуществить американскую мечту; он начинает с постоянной работы в ресторане или, может, университетской лаборатории. Каждый стремился преуспеть, достичь более комфортной жизни, но не я.